Два основных типа арабского письма, монументальное и курсивное, прослеживаются с глубокой древности. В первом преобладают прямые линии, загибаемые под углом, во втором – закругленные линии и плавные повороты. В рукописной практике возобладало курсивное письмо, на базе которого развились десятки почерков, связываемых обычно с именами выдающихся каллиграфов, их «изобретателей».
Подлинным же реформатором был только Ибн Мукла (886-940); он изобрел хатт мансуб – «пропорциональное письмо», сущность которого состояла в том, что длина линий, образующих каждую букву, измеряется с помощью определенного числа ромбовидных точек, поставленных вершина к вершине. За исходную принимается длина ключевой буквы арабского алфавита – алифа; все остальные буквы или их части по форме приводятся в соответствие с геометрическими фигурами, а по величине соотносятся с длиной алифа, которая для каждого данного почерка берется постоянной. Система Ибн Муклы ставила предел произвольным начертаниям и соотношениям, хотя оставляла выбор размера почерка; ее влияние ощущается во всех школах каллиграфии до наших дней.
Самый популярный почерк переписчиков книг, насхи, или просто насх, выделился уже в конце VIII в. и получил распространение к концу следующего, но не входил в официальную номенклатуру почерков, принятых у канцелярских чиновников. Это ясный, открытый, некрупный, округлый почерк, который испытал влияние реформы Ибн Муклы и достиг наибольшего изящества в мамлюкский период в Египте и Сирии. Западные, магрибские почерки сформировались на базе монументального куфи и сохранили его архаичные черты; в них также возобладала тенденция к округлому курсиву, который, однако, избежал геометризации и пропорционализации форм.
К индивидуальному мастерству в письме предъявлялись высокие требования, но в ученой среде существовала и другая точка зрения, согласно которой излишнее усердие в отделке письма и погоня за изяществом почерка отвлекают человека науки от истинной его цели, от стремления к познанию. «Если у человека скверный почерк, значит, ему повезло, — говорил один славящийся мудростью вазир, — он не будет тратить на письмо времени, нужного для запоминания и размышления». При этом указывается, что у ученых, как правило, почерк плохой, а люди с хорошим почерком уже тем счастливы и наукой себя не утруждают. Но скверный почерк не составляет счастья сам себе, вдумчиво замечает багдадский судья XI в. ал-Маварди, важно, чтобы ученому ничто не мешало в его работе.
История арабских почерков протекала, очевидно, в постоянных столкновениях этих двух установок и отвечающих им двух реальных тенденций. С одной стороны, стремились установить твердые правила начертания букв в соответствии с идеалом красивого, упорядоченного, канонизированного письма; с другой стороны, защищали право каждого писать как пишется, пусть не изящно, лишь бы разборчиво и без ошибок.
Понятие красоты, во всяком случае применительно к письму, видимо, относительно. Многое зависит от привычки, от внушения. В арабской культуре прославление собственного письма, превознесение его эстетических достоинств стало своего рода предрассудком, привычным сознанием, поддерживаемым из поколения в поколение, таким же символом самоутверждения, как и прославление арабского языка, ислама, арабской поэзии, арабской науки и т.п. Впрочем, и в самом деле в письме преследовали не только утилитарные цели, искали духовное, гармонию, гарант вечной жизни.
Вот почему лучшие арабские рукописи радуют глаз, производят впечатление не только аккуратным и тщательным исполнением, но и особой гармонией линий, симметрией всех элементов письма. К художественным достоинствам памятников арабского письма не остались равнодушны многие их исследователи. «По художественному содержанию, богатству форм, силе эстетического воздействия, — считает один из них, — [арабское письмо] принадлежит к числу самых совершенных, какие только создала человеческая способность к письму… Гениальная игра линий, великолепие их расцвета, впечатляющий их вид… не с чем сопоставить в письме какого-либо народа».
