Мировая история хранит множество имен знаменитых путешественников прошлого от древнейшего Гильгамеша до современного Кусто. И в этой цепочке отважных сынов человечества далеко не последнее место занимает знаменитый купец из Твери – Афанасий Никитин, который совершил путешествие в Индию под именем ходжи Йусуфа Хоросани. Некоторые аспекты жизни этого человека мы рассмотрим в этой статье.
Российский историк Н. Карамзин писал: «Доселе Географы не знали, что честь одного из древнейших, описанных Европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века. Некто Афанасий Никитин, Тверской житель, около 1470 года был по делам купеческим в Декане и Королевстве Голькондском. Мы имеем его записки, которые хотя и не показывают духа наблюдательного, ни ученых сведений, однако же любопытны…». Об этом удивительном путешественнике из Твери писали и другие историки и филологи – С. Соловьев, И. Срезневский, В. Богданов, Н. Водовозов, Л. Баранов, М. Тихомиров и др.
Так, в частности, В. Богданов писал: «Не надо забывать, что рукопись Афанасия Никитина почти сейчас же после его смерти попала в руки лица, которое доставило его в центр русской науки для занесения целиком в русскую летопись». Учитывая то, что русская летопись в XV веке – официальный документ всероссийского значения, современники автора правильно оценили значение этого биографического произведения.
История путешествия Афанасия Никитина изложена им ясно и просто. Он отправился из родной Твери в «Ширванскую землю» на Северном Кавказе, имея с собой путевые грамоты только от своего князя – великого князя Тверского Михаила Борисовича и от архиепископа тверского Геннадия, спустился Волгой мимо Калязинского монастыря, проехал Углич и добрался до Костромы, находившейся во владениях московского великого князя Ивана III; великокняжеский наместник отпустил его далее. В Нижнем Новгороде, также уже находившемся под властью Москвы, Никитин рассчитывал присоединиться к каравану московского посла в Ширван Василия Папина, но разминулся с ним и вынужден был поехать вместе с возвращающимся из Москвы ширванским послом Хасанбеком. Под Астраханью Никитин и его товарищи были ограблены ногайскими татарами, а затем, на берегу Каспийского моря, — кайтаками. Купцы обратились к «ширваншаху» (главе Ширванского княжества), прося дать им хотя бы средства, «чем доити до Руси», но получили отказ. «И мы заплакав да разошлись кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли…».
Эта альтернатива понятна. Торговые операции того времени постоянно были связаны с кредитом; отправляясь в далекое и трудное путешествие, «гость» едва ли всегда мог иметь ту огромную сумму, которая нужна была для осуществления всех его заморских торговых операций; рассчитывая на доход, купец брал с собой не только свой, но и чужой товар, а иногда и деньги. Говоря о купцах своего каравана после ограбления, Никитин четко разделял их на две группы: те, «у кого что есть на Руси» — и кто, следовательно, не попадал в категорию должников, — и те, «кто должен». Первые пошли на Русь, вторые – «куды очи понесли». К какой из этих групп принадлежал сам Афанасий? Ясно, что ко второй – он пошел, «куда его очи понесли». Значит, на Руси он оказался бы в числе должников. Что ему грозило?
Законодательство того времени отличало должника, «утерявшего» товар или деньги «бесхитростно», в частности из-за захвата его враждебной «ратью», от должника злостного, например, пьяницы. «Бесхитростный» имел право уплатить долг в рассрочку и без «росту» — процентов, но все же должен был уплатить сполна. А если денег не было? Тогда, очевидно, вступало в силу то общее положение, которое сразу же применялось к должникам злостным: несостоятельный должник ставился на «правеж», т.е. подвергался унизительной процедуре публичного следствия, включавшего избиение, а затем выдавался истцу «головою до искупа», т.е. был обязан служить истцу в качестве холопа до тех пор, пока не расплатится с долгом.
Такая перспектива не привлекала Афанасия Никитина. Как и другие его товарищи-должники, он, «заплакав», стал искать каких-либо средств для возвращения на Русь хотя бы без долгов. Ограниченные возможности, которые возникали на Кавказе перед членами каравана Никитина, перечисляет он сам – одни остались в Шамахе (столице «Ширванской земли»), другие пошли в Баку (также принадлежавший «ширваншахам»). Афанасия очи понесли значительно дальше – он побывал и в Дербенте, и в Баку, затем морем добрался до иранского Чебокара, оттуда через «Гурмыз» (Ормузд) и Индийское море – в Индию.
Таков рассказ самого Афанасия Никитина об обстоятельствах его необычного путешествия; после краткого описания своего маршрута он переходит к основной части рассказа: «И тут есть Индийская страна…».
Американская исследовательница Г. Ленхофф, автор специального исследования «За тремя морями: путь Афанасия Никитина от православия к отступничеству», уже самим заголовком своей работы высказывает ее идею: Афанасий Никитин не сохранил в Индии православной веры, а принял ислам. Как и ряд русских исследователей, Г. Ленхофф не доверяет прямым заявлениям Никитина о том, что он отправился в Индию «от многие беды», будучи ограбленным по дороге на Кавказ и не имея достаточных средств для благополучного возвращения на Русь. Г. Ленхофф считает Афанасия купцом, имевшим «какое-то представление о том, что ждало его за Каспийским морем», разведывавшим «легендарные рынки Индии», участником «поисков новых рынков». По версии американской исследовательницы, верность Афанасия вере была несовместима с его «интересами купца и успехом путешественника». Торговые интересы Никитина в Индии требовали его обращения в ислам. Свидетельством его обращения в ислам служат для исследовательницы мусульманские и «креолизованные арабские» молитвы, читающиеся в «Хожении», а также замечание Афанасия в одном месте его записок о могуществе «Мамет (Махмет) дени» (ислама). Путешествие Никитина, пишет Г. Ленхофф, «начиналось со стандартной православной молитвы», но заключительная мусульманская молитва «не оставляла сомнений относительно сущности его веры». Приведем в пример заключительную молитву Афанасия Никитина: «Милостию божией прошел я три моря. [Остальное Бог знает, Бог ведает]. Аминь! [Во имя Господа Милостивого, Милосердного. Господь велик, Боже благий, господи благий. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик. Нет бога, кроме Господа. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме которого нет бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет Бога кроме Господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий]». Как мы видим, текст его заключительной молитвы, которой он заканчивает свою книгу не оставляет сомнений в том, что Афанасий Никитин осознанно принял ислам и твердо его придерживался вплоть до своей смерти.
Какова же была «Индийская страна», увиденная Никитиным? Индия в представлениях современников Никитина – это прежде всего блаженная земля, расположенная невдалеке от рая, где нет «ни татя, ни разбойника, ни завидлива человека», ибо она «полна всякого богатства». Но реальность Индийской стороны сильно изменила мировоззрение Афанасия. Ведь он был в Индии не только иноземцем, «гарипом» — он, кроме того, в течение долгого времени не был уверен, что ему удастся вырваться из этого состояния и вернуться на Русь: «Горе мне окаянному, яко от пути истиннаго заблудихся и пути не знаю уже, камо поиду…Господи!.. Не отврати лица от рабища твоего, яко в скорби есмь… Пути не знаю, иже камо поиду из Гундустана…». Что же ему оставалось делать? Иногда он просто впадал в хандру и отчаяние и ругал на чем свет стоит буддистское население Индии: «А все черные люди, а все злодеи, а жонки все бляди, да веди (ведьмы), да тати (разбойники), да ложь, да зелие, осподарев морят зелием…». Впрочем, эти слова – не характеристика «индеян» (буддистов): у Никитина вскоре завязались с ними иные, более человечные отношения, а просто выражение крайнего недовольства жизнью в чужой стране.
Афанасий Никитин поступил так, обычно поступает чужеземец в иноземном окружении: именовался «нормальным», по-«бесерменски» звучащим именем «хозя (ходжа) Исуф Хоросани», заодно приписывая себе «нейтральное», хотя и не местное, но все же мусульманское, «хоросанское» происхождение (Хоросан – область в Иране). Сдвиги происходили не только во внешнем поведении «гарипа», но и в его психологии. Окружающая среда оказывала какое-то влияние на Никитина. Бахманидский мусульманский султан был могущественен, он вел по крайней мере, в то время, когда Никитин жил в Индии – успешные войны с соседями. Чем объяснялись такие успехи? Современникам они казались грандиозными и неотвратимыми – человек средних веков неизбежно думал в таких случаях о благоволении божьем. Не случайно рассуждения Никитина о «правой вере» следовали за фразой, вырвавшейся у него после рассказа о военных успехах султана: «Такова сила султанова индейского бесерменского. Мамет дени иариа (Мухаммедова вера им годится)…».
Скитаясь по чужбине, патриот Руси Афанасий не переставал любить свою родину. Он пишет: «А Русь. Бог да сохранит! Боже храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей. Но почему князья Русской земли не живут друг с другом как братья? Пусть устроится Русская земля, а то мало в ней справедливости. Боже, Боже, Боже, Боже!».
Исследователи (Я.С. Лурье, А.И. Клибанов) утверждают, что на религиозное мировоззрение Никитина еще до его знаменитого путешествия серьезно повлияло учение так называемой новгородско-московской ереси конца XV в. («ересь жидовствующих»). Никитин, был последователем последовательным противником учения о троичности Бога; именно поэтому он в своей заключительной молитве употреблял определение «Иисус – дух божий» — «не сын божий, а дух божий».
«Хожение за три моря» — это записки личного характера. Но это обстоятельство дает основание с особым вниманием отнестись к своеобразному и далеко не традиционному творчеству «рабища Афанасия». Афанасий Никитин обращался не к «сильным мира сего», а к себе самому и будущим своим читателям, и благодаря этому мы можем эстетически воспринимать его сочинение непосредственно, чем сочинения большинства его современников. Глубоко личным характером и «неукрашенностью» «Хожение за три моря» перекликается с величайшим памятником допетровской Руси – с «Житием» протопопа Аввакума – и, так же, как и «Житие», остается одним из самых важных для нас памятников древнерусской литературы и общественной мысли.
Фото: http://www.vokrugsveta.ru
