В августе 1965 года Штаты сотряс очередной скандал, связанный с деятельностью спецслужб страны. Мичиганский университет (США), руководство которого, как впоследствии стало известно, было связано с ЦРУ, приобрело в ФРГ за крупную сумму библиотеку в 1400 томов с описанием средневековых пыток. Эти книги, как сообщало агентство Рейтер, призваны служить «ценным пособием для американских специалистов, работающих в области полицейской службы».
Сегодня, благодаря серии журналистских расследований, мировой общественности стали известны факты применения пыток в отношении жителей Вьетнама, Ирака, Афганистана и прочих стран (особенно в американской военной базе «Гуантанамо»). Отсюда можно предположить, что вышеуказанные 1400 томов, купленных на деньги налогоплательщиков США, не остались бесхозной макулатурой в секретных архивах ЦРУ.
После публикаций этих разоблачающих материалов, в мире снова возросла волна нездорового интереса к истории средневековой инквизиции, своими действиями так напоминающего застенки сталинского НКВД или гитлеровского гестапо. В этой статье, мы также хотели внести свою посильную лепту в деле разоблачения «святой» инквизиции.
Учитывая то, что каждый мало-мальски образованный человек имеет общее представление о феномене инквизиции (школьная программа), мы хотели бы осветить систему функционирования и методы пыток средневековых инквизиторов.
Когда они приходили к заключению, что уговорами, угрозами, хитростью невозможно сломить обвиняемого, они прибегали к насилию, к пыткам, исходя из посылки, что физические муки просвещают разум значительно эффективнее, чем муки моральные.
Применение пыток инквизицией на протяжении многих веков и во многих странах – одно из ярчайших доказательств неспособности церкви одержать верх над своими идейными противниками чисто богословскими методами, силой убеждения, а не силой принуждения.
Нынешние богословы, оправдывающие применение пыток инквизицией ссылкой на подобную же практику светских властей, по-видимому, не отдают себе отчета, что они развенчивают тем самым миф о божественном характере церковного института. Хороша «матерь страждущих» (так богословы именуют церковь), если она вынуждена для поддержания своего авторитета прибегать к услугам палача, истязаниями и пытками убеждать противников в своей правоте.
Хотя пытки применялись церковниками по отношению к подозреваемым в ереси и до установления инквизиционных трибуналов, узаконил их папа Иннокентий IV, предписав в булле «Ad extirpanda» «заставлять силой, не нанося членовредительства и не ставя под угрозу жизнь (какое проявление отеческой заботы о грешнике!), всех пойманных еретиков как губителей и убийц душ и воров священных таинств и христианской веры с предельной ясностью сознаваться в своих ошибках и выдавать известных им других еретиков, верующих и их защитников, так же как воров и грабителей мирских вещей заставляют раскрыть их соучастников и признаться в совершенных ими преступлениях».
Последующие папы подтверждали эту буллу. Александр IV (1260), Урбан IV (1262), Климент IV (1265) возлагали на инквизиторов все обязанности, связанные со следствием и осуждением еретиков, в том числе и пытки с целью получения у них признаний, выдачи сообщников и отречения от еретической веры, причем инквизиторам разрешалось лично «присутствовать» во время истязаний, т.е. руководить пытками и допрашивать пытаемого.
Пытки, применявшиеся инквизицией к своим жертвам, вызывали повсеместно ужас и возмущение, и церковь была вынуждена с этим считаться. Однако соборы и папы римские высказывались не за их отмену, а за пытки «с гарантиями справедливости».
Так, вселенский собор во Вьенне в 1311 г. постановил, что пытки могут производиться только с согласия епископа (по нашим меркам, должность по рангу равная главному имаму области). Но это условие вовсе не облегчало участь жертв инквизиции. Власть «священного» трибунала была столь большой, а внушаемый им страх столь велик, что епископы смиренно одобряли все действия инквизиторов.
Другие постановления указывали на то, что пытки должны были быть «умеренными» и применяться только однократно по отношению к обвиняемому. Но инквизиторы при помощи богословских казуистов и при молчаливом согласии самого папского престола без труда обходили такого рода ограничения. Так, например, чтобы не испрашивать согласия епископа на пытку, инквизиторы заявляли, что постановления собора от 1311 г. относятся к обвиняемым, а не к свидетелям. Подвергая свидетелей пытке (нарушение всех мыслимых и немыслимых юридических положений!) по своему усмотрению, инквизиторы утверждали, что то же могут делать с обвиняемыми, которые при допросах превращаются в свидетелей по своему собственному делу или по делам других. О том, что понимать под «умеренной» пыткой, решали сами инквизиторы. Они считали, что обвиняемого правомочно пытать до тех пор, пока от него не будут получены необходимые показания. Только после этого пытка была бы «неоправданной» жестокостью.
Столь же просто обходилось и указание об однократном применении пытки. Инквизиторы просто объявляли пытку «незаконченной», «прерванной» и возобновляли её по своему усмотрению до тех пор, пока жертва не давала нужных показаний или когда они убеждались, что пыткой нельзя сломить её. Обвиняемый, отказывавшийся давать под пыткой нужные инквизиции показания, считался изобличенным, упорствующим и нераскаявшимся еретиком. В таких случаях обвиняемого ждали отлучение от церкви и костёр.
Справедливости ради, отметим, что обвиняемого не сразу пытали. Перед этим его подвергали процедуре запугивания – знакомили с инструментами пытки, как бы психологически подготавливали к предстоящим испытаниям. Инквизиторы, перед которыми во время допросов всегда лежала Библия, обращались к жертвам, не повышая голоса, не подвергая оскорблениям; палачи призывали свои жертвы к покаянию, смирению, благоразумию, примирению с церковью, обещая взамен всепрощение и вечное спасение.
Набор палаческих инструментов в камере пыток был весьма однообразный: дыба, кобыла, плети. Часто применялась пытка водой, жаждой, голодом. После пытки врач даже залечивал раны – возводить на костёр надлежало невредимым. Но от того, что пытательный «ассортимент» был ограничен, что пытка осуществлялась в «благопристойной» обстановке, положение узника инквизиции не являлось менее трагичным.
Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать себя виновным в предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлинных или воображаемых сообщников, и только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с церковью. Если всё это он проделывал охотно и со рвением, то мог отделаться сравнительно лёгким наказанием; если же инквизиторам удавалось его сломить только после длительной «обработки», то его ждала более суровая кара.