Туркмены – общее (фиксируемое историками с X века) этническое наименование для конгломерата кочевых племен тюркской языковой семьи, исторических наследников тех тюрок (точнее, огузов), которые в первом тысячелетии нашей эры создали в степях и предгорьях Центральной Азии крупные, хотя и непрочные, раннефеодальные государства. Около того же Х столетия туркмены из степей в низовьях Сырдарьи выходят на арену богатой событиями истории стран Ближнего Востока. Будучи стойкими и мужественными воинами (в условиях родо-племенного строя каждый взрослый мужчина – воин, а у кочевников Центральной Азии такую функцию нередко выполняли и женщины), туркмены составляли отменные кадры вооруженных сил многих ближневосточных правителей, начиная с султанов средневековой династии Сельджукидов и кончая ханами Хивы, эмирами Бухары XVIII-XIX столетиях. При этом туркменские племенные ополчения поступали на службу, под покровительство того или иного властелина, вместе со своими семьями и прочно оседали на новых местах поселения. Отдаленное следствие такого процесса – наличие еще и в наши дни сохраняющихся этническую самобытность групп туркменского населения далеко за пределами нынешнего Туркменистана – в Египте, Сирии, Ираке, Турции, Северной Индии, в Закавказье, не говоря о сопредельных Иране (Персии) и Афганистане.
Участвуя в дальних завоевательных походах, расселяясь на территории стран с богатейшей, уходящей корнями в глубь тысячелетий материальной и духовной культурой, туркмены получили возможность непосредственно впитывать, усваивать ее многообразные достижения. В сфере образно-поэтического мышления народа происходил синтез исконного – от своеобразной культуры непритязательных тюрок-кочевников Центральной Азии – с заимствованным – от древних, изощренных, угасавших и угасших цивилизаций Ближнего Востока. Исследователи неоднократно указывали на то, что подобным синтезом в решающей степени обусловлено явление замечательное по своей культурно-исторической сущности, а именно то, что туркмены, в массе бедные скотоводы – кочевники и полукочевники, политически разобщенные, неграмотные и без прочной связи с культурными центрами, за несколько веков выдвинули из своей среды плеяду талантливейших поэтов, чье творчество отмечено высоким совершенством художественной формы, многообразием жанров, богатством тематики, а главное – глубиной мысли, широтой обобщений, возвышенностью идеалов. Не случайно, а закономерно, туркменская поэзия уже столетия тому назад высоко ценилась у соседних народов, оказывала влияние на их духовную культуру.
Во второй половине XVIII века туркменские племена, в силу причин как внешнего, так и внутреннего характера, уже не отвлекались сколько-нибудь далеко и на длительное время от той территории, в пределах которой приблизительно мы застаем их сегодня и которая составляет географическую основу современного Туркменистана. Из причин внешнего порядка наиболее важна политическая: у крупных феодальных государств Ближнего Востока, таких, как Иран, Бухара, Хива, к этому времени заметно снизились завоевательные амбиции вследствие ослабления государственного строя, финансовой системы, армии и т.д. Другими словами, углубился начавшийся еще задолго до того процесс, который в следующем столетии привел эти страны к политико-экономическому упадку, утрате суверенитета в международных отношениях, полуколониальной зависимости от европейских держав. Стабилизации туркмен в этот период способствовал и фактор географический (экологический): Каракумы, извечная область кочевания, все более превращались в безжизненную и труднодоступную пустыню, потому что Узбой – древнее русло Амударьи – пересох и вода этой реки, некогда частично поступавшая в Каспийское море, теперь целиком доставалась морю Аральскому, орошая земли, прилегающие к нему с юга. Неуклонно, хотя и медленно сокращались территории, куда достигали воды южных рек Мургаба и Теджена. Прогресс производительных сил и производственных отношений внутри туркменского общества приводил к тому, что кочевой образ жизни все больше приобретал характер полукочевого, новые и новые массы народа приобщались к возделыванию земли и в конце концов становились оседлыми.
К концу XVIII века туркменские племена заняли территорию, ограниченную с севера полуостровом Мангышлак, глинистым плоскогорьем Устюрт и дельтой Амударьи, с востока – цепью оазисов по ее берегам (Лебаб), с юга – отрогами горных систем Паропамиз и Копетдаг, долиной реки Гурген, и с запада – побережьем Каспийского моря. Политико-экономический уклад их жизни был неодинаковым. На севере и западе, где издавна расселилось крупное племя йомудов и более мелкие (чоудур, игдыр), сохранялись возможности для кочевого скотоводства, орошаемые же земли (только в Хорезме) были заняты другими народами. Политически на обладание всеми территориями, где кочевали туркмены, издавна претендовали хивинские ханы и иранские шахи, но сюда, в места суровые и труднодоступные, их власть распространялась лишь номинально. К тому же йомуды, сильные и многочисленные, признавали ее не всегда, избавлялись от нее при первом же удобном случае, а в период политических смут и междоусобиц в Хивинском ханстве решительно в них вмешивались и нередко влияли на выбор хана, характер вводимых им законов и т.д.
Иначе складывалась судьба текинцев – племени еще более многолюдного и воинственного, которое в течение всего XVIII столетия только укоренялось в северных предгорьях Копетдага, в оазисах Теджена и Мургаба. Здесь оно застало давних и более слабых насельников — мелкие туркменские племена (мурчалы, алили, салор, сарык и др.), а также остатки ирано-тюркского-нетуркменского населения. С одной стороны, все они оказались в политической зависимости от текинцев, с другой — стали приучать последних к навыкам более высокой материальной, прежде всего земледельческой, культуры. Параллельно этому шел процесс ознакомления новоселов с накопленными ранее богатствами культуры духовной. Здесь, прежде всего в восточных оазисах, существовали условия для интенсивного земледелия. Соответственно края, где поселились текинцы, уже давно стали объектом захватнических вожделений каждого из ближайших, искони между собой соперничавших феодальных «сюзеренов» — властителей Ирана, Хивы и Бухары. Однако и здесь туркменам-теке удавалось, номинально признавая зависимость то от одного, то от другого, то от третьего, фактически сохранять самостоятельность, во всяком случае в вопросах внутренней жизни.
Жизнь, однако, ни в коей мере не была мирной и благополучной. Нашествия войск каждой из трех соседних держав с целью установить свое безраздельное господство следовали одно за другим, туркменские земли то и дело становились ареной кровавого столкновения противоборствующих сил. Притом текинцы в качестве данников-вассалов были вынуждены участвовать в таких столкновениях с оружием в руках, отдавая свою кровь и жизни за чуждые им интересы. Осознание и правильная оценка подобных ситуаций, чем дальше, тем чаще приводили к тому, что сами текинцы, составив более или менее крупное военно-политическое объединение, обычно с участием других туркменских племен, давали вооруженный отпор иноземным захватчикам и на какое-то время обретали уже полную независимость (такие эпизоды особенно характерны для середины XIX века). Здесь-то и выявлялась та исконная, хотя и смутно осознаваемая, историко-этническая общность туркмен, которая могла бы стать неодолимым оружием в их борьбе с чужеземным порабощением. К четкому всеобщему осмыслению и укреплению этой общности неустанно призывали передовые сыны туркменского народа, в том числе такие поэта, как Махтумкули, Сеиди, Зелили.
На западе, по Лебабу, главным образом в средней и южной его частях, между городами Чарджуй и Керки, сравнительно крупными политико-экономическими центрами Бухарского эмирата, уже ряд столетий обитало еще одно многолюдное туркменское племя – эрсари, чересполосно с более мягкими (сакар, саят, мукры, эски и др.), а также с теми, которые позже вошли в состав узбекской нации. Здесь, на приречных землях, в условиях оседлости, земледелия издавна сделалось для туркмен столь же обычным занятием как и скотоводство. Политически туркмены-эрсари были довольно связаны с Бухарским эмиратом, хотя раздоры с его властями были явлением нередким. Влияние религиозно-культурных центров эмирата туркмены-эрсари испытывали на себе также в достаточно сильной степени.
Наконец, — крайний юг-запад – долины и предгорья западного Копетдага, бассейны рек Гургена и Атрека, степи Мазандерана и Астрабадской провинции (северных окраин Ирана) с давних пор заселяли преимущественно туркмены племени гоклен, а частично йомуды и остатки более мелких племен. Здесь, как и на Лебабе, земледелие было одной из главных отраслей экономики. Почти все туркмены были здесь оседлыми. В политическом же отношении они являлись вассалами иранских шахов, которые, однако, в периоды внутренних неурядиц в метрополии часто оказывались неспособными защитить туркмен, как и прочих своих подданных, от нашествий иноземцев, а также от произвола местных феодалов. Нередко притеснения со стороны шахской администрации вызывали острое недовольство, даже восстания гокленов, неизменно подавляемые со свирепой жестокостью. Экономические условия, близость культурных центров Ирана благоприятствовали сравнительно высокому уровню образованности у гокленов.
Обзор картины расселения туркмен в XVIII – начале XIX столетия необходимо дополнить указанием на следующее. Время от времени довольно крупные массы народа, иногда целые племена, то ли по собственному волеизъявлению, в силу побудительных причин внешне- или внутриполитического порядка, географических, экономических и т.п., то ли велением одного из безраздельно господствующих в данный момент иноземных властителей, снимались с насиженных мест и отправлялись нередко за тысячи верст, чтобы заново обосноваться на землях, как правило также населенных туркменами, хотя и другого племени. Случались и массовые «исходы» в соседние государства: так, в конце XVIII века туркмены с Мангышлака ушли в пределы России – на Северный Кавказ, где их потомки живут и поныне.
