Омер Фарук Топрак (1920-1979) – известный турецкий поэт и прозаик, представитель реалистического направления в литературе Турции, автор шести поэтических сборников и двух прозаических произведений: «Хлеб-соль» (1973) и «Окна напротив» (1975). Переводил на турецкий язык произведения знаменитого русского писателя Н.В. Гоголя.
Омер Фарук Топрак бывал в Советском Союзе. Стихи его переводились на русский язык и публиковались в сборнике «Из турецкой поэзии ХХ века» («Художественная литература», 1979). Читателю предлагается его рассказ «Юсуф».
***
Я глянул в маленькое отверстие в двери. Моросил дождь. Вдруг я заметил его. Спрятавшись за дверью противоположного дома, он внимательно оглядывал все окна и двери. В какое-то мгновенье взгляд его остановился на двери, за которой прятался я. Быть может, он увидел в отверстии мой глаз? От волнения в горле у меня пересохло. Да нет, рассудил я, отверстие крошечное, и он не мог ничего увидеть. Я облегченно вздохнул.
Теперь он стал наблюдать за соседним домом, где жила моя мать. Он был темнолиц, и когда его налитые кровью глаза вдруг вспыхивали, становилось страшно. Случалось, он заходил в кафе, где мы собирались с приятелями. Тогда за столом сразу прекращалось веселье и наступала гнетущая тишина. А бывало, что, не закончив игру, все расходились. Я знал его много лет. Это был агент. В его обязанности входило следить за настроением молодежи.
Я снова приник к отверстию. Дождь поутих немного. Он закурил и стал оглядывать окна верхнего этажа. В доме моей матери, видимо, ничто не привлекло его внимания, потому что теперь он снова смотрел в окна дома, где скрывался я. Сердце мое отчаянно колотилось. Мне казалось, что он непременно заметить меня, и тогда уж не миновать мне ареста.
***
Все началось поздно вечером двадцать первого. Возвращаясь домой, я зашел в булочную, и когда хотел взять с прилавка хлеб, кто-то тронул меня за рукав. Я оглянулся, это был сын соседа, ученик начальной школы. Видно, желая сообщить что-то важное, он потащил меня в полутемную прихожую и, когда я наклонился к нему, затараторил, стараясь говорить шепотом:
— Дяденька, к вам домой вчера вечером какие-то двое приходили, вас спрашивали, все углы обшарили. Они у вас дома сейчас, дожидаются, когда вы придете. Вы к себе не ходите. Отец велел вас предупредить и к нам привести.
— Отец дома?
— Дома…
— Тогда мы пойдем вон по той улице.
Никем не замеченные, мы прошли мимо плохо освещенной лавочки в темный узенький переулок. Теперь бы благополучно добраться до соседского дома, и считай – половина опасности позади. Надежный был дом. На углу нашей улицы я остановился.
— Вот что, — сказал Юсуфу. – Ты иди вперед. Если встретишь кого-нибудь подозрительного, остановись, я тоже остановлюсь, если повернешься, я побегу.
— Не бойся, дяденька! – с недетским бесстрашием ответил Юсуф и пошел вперед. Он прошел шагов двадцать, а я настороженно следил за ним из-за угла. По улице в желтом свете фонарей спешили по своим делам прохожие. Юсуф остановился, сделал мне знак рукой, мол, иди. Возле моего дома (он был всего в нескольких метрах от меня) я не заметил ничего подозрительного и двинулся дальше.
Войдя к себе, Юсуф оставил дверь приоткрытой. Я остановился, посмотрел на окна в комнате моей матери. Какой-то печальный свет лился из них. И меня охватила грусть. Родной дом показался мне заброшенным, опустевшим.
Я тихонько толкнут дверь и, войдя, быстро бесшумно закрыл ее за собой. В комнате горела тусклая лампочка. Свечей двадцать пять, не больше. Юсуф не мигая глядел на меня. Глаза его блестели от возбуждения. Немного погодя я заметил его отца за столом. Он курил, и дым от сигареты на какое-то мгновение скрыл его от меня.
— Садитесь, пожалуйста. – Он встал, предлагая мне стул. – Если они не заметили, как вы вошли, вам нечего больше бояться.
Я сел и вдруг почувствовал страшную усталость.
Отец Юсуфа служил официантом в кафе. Нельзя сказать, что я хорошо его знал. Лет семь или восемь мы были соседями. Встретимся, бывало, на улице, обменяемся несколькими словами.
Спрошу его, как учится Юсуф, он посоветуется со мной о каком-нибудь деле. Вот и все. Во всяком случае, я внушал ему уважение.
Наконец Нури (так звали отца Юсуфа) нарушил молчание.
— Почему эти бандиты охотятся за вами?
— По правде говоря, я сам не знаю. Им, видно, не нравится то, что я пишу.
— Вы можете здесь оставаться сколько вам нужно. Там, наверху, стоит диван, есть подушка, одеяло. Что еще нужно летом?
— Большое спасибо. День-другой проведу у вас, а там видно будет.
— Я сейчас пойду на работу, а вы оставайтесь с Юсуфом. Захочется спать, ложитесь. Всего доброго.- Нури набросил пиджак и ушел, прикрыв поплотнее дверь.
Юсуф сидел в углу на низенькой скамеечке. Стоило мне взглянуть на него, и я понял, что он давно наблюдает за мной. Обычно разговорчивый, парнишка сейчас словно воды в рот набрал. Я потрепал его по голове и сказал:
— Иди делай уроки, Юсуф. Чего-нибудь не поймешь – скажи мне, а я пока поднимусь наверх, полежу.
Дом у Нури был совсем маленький. Жена его несколько лет назад умерла. И у Нури теперь была одна забота – поставить на ноги Юсуфа, дать ему образование. Сколько раз по утрам я видел, как Нури, поливая цветы, следит из окна за Юсуфом, который по дороге в школу переходит улицу.
Я развязал галстук, расстегнул рубашку и, вытянувшись на диване, прикрылся пиджаком. Окно, выходящее в сад, было открыто, и сквозь ветви можно было наблюдать звездное небо. Спать расхотелось, и я оказался один на один со своими мыслями. Я так задумался, что даже не заметил, как Юсуф очутился возле меня.
— Те двое уже ушли от вас, — сказал он, наклонившись ко мне. – Я вначале услышал их шаги. После глянул в окно, смотрю – уходят.
— Спасибо тебе, Юсуф. А теперь ложись спать, завтра в школу.
Беспокойство не покидало Юсуфа.
— Завтра, наверное, опять придут, — сказал он.
— Кто знает, — ответил я, — может, и придут. Ну, ты иди, спи.
Юсуф ушел, а для меня началась бессонная ночь, долгая тоскливо-однообразная, как береговая линия в штиль. Не знаю, во сколько вернулся Нури. Он тихо разделся и лег. Не много погодя я услышал его ровное дыхание, он уже спал. Где-то далеко пропели первые петухи. Наконец я забылся сном.
Меня разбудил ветер. Он трепал занавески на окнах. В глазах был песок. Я слышал, как Юсуф на цыпочках спускается по лестнице. Потом глаза у меня стали слипаться, и я снова задремал.
Такое пробуждение бывает у человека, испытавшего сильную муку. Во рту горечь, язык не ворочается. Хочется спать, а уснуть не можешь. Сильный, свежий ветер треплет занавески, шуршит листвой. А тебе даже шевелиться не хочется. Но вот подтягиваешься, встаешь.
Я посмотрел на часы, лежавшие под подушкой, — около одиннадцати.
Хорошо бы сейчас выпить горячего чаю.
Время близилось к полудню. Нури все еще спал. Скоро вернется из школы Юсуф. Я ждал его, приникнув глазом к отверстию двери. Июльское солнце жгло мостовую. Вот прошла, весело перекликаясь, стайка ребят. Наконец показался и Юсуф.
— Как дела, Юсуф? – окликнул я мальчика, едва он появился в дверях.
— Спасибо, хорошо. А знаете, дяденька, тот тип с темным мехом сидит в кофейне, что на углу.
— Ничего не поделаешь, — ответил я, — у него служба такая.
Пока мы с Юсуфом разговаривали, проснулся Нури, приготовил завтрак и своим тихим голосом позвал нас к столу.
Я вдруг почувствовал себя пленником, запертым в темнице. Посмотрел Юсуфу в глаза, стараясь найти в них подтверждение своим мыслям. Кусок не шел в горло. Во время завтрака мы не проронили ни звука.
К концу третьего дня моего вынужденного заточения я почувствовал смертельную скуку. На улице не было ни души, ни звука не долетало оттуда. По потолку полз паук, торопясь по своим делам, большая зеленая муха, жужжа, металась по комнате в поисках окна. Возле входной двери раздались чьи-то шаги. Я прислушался. Юсуф наверху делал уроки. Нури гладил рубашку, и время от времени до меня доносился запах высыхающей под утюгом влажной ткани.
Снова раздались шаги у двери… кто-то постучал. Нури поспешно открыл дверь.
— Кто кинул горшок? Чуть плечо мне не сломал. А если бы в голову?! – послышался незнакомый голос.
— Ошибаетесь, господин, его никто не бросал, он мог упасть и от ветра. Не сердитесь, это не нарочно. Выпейте воды и успокойтесь, вы, видать, здорово испугались, – увещевал незнакомца Нури.
— Не хочу! – рявкнул в ответ сердитый господин. – И больше не ставьте горшки на окна, да еще так неаккуратно.
В один прыжок оказался я в саду. Там постоял немного, держа пиджак в руках, пока не стихли шаги. Затем бесшумно поднялся по лестнице. Возле входной двери Нури собирал цветочную землю в новый горшок. Из свой комнаты появился улыбающийся Юсуф. Он заговорщически приложил палец к губам, мол, «тише», а потом зашептал:
— Тот тип, что вас ищет, подошел к нашим дверям. Ну я и кинул ему в голову горшком. Жаль, не попал, легко он отделался. Только, смотрите, папе ни слова.
— Больше не шути так, Юсуф. Это опасно. Надо быть осторожным, очень осторожным.
***
Ночью я думал о поступке Юсуфа. Если в свои девять лет, он проделывает такие шутки, что будет, когда он вырастет?
Семнадцать дней я скрывался в доме Нури. Все это время Юсуф приносил мне книги из моего дома по соседству. Если бы ни книги, я, пожалуй, сошел бы с ума.
Еще через три дня полицейские стали числить меня ненайденным. За это время дел накопилось много, и я, почувствовав себя свободным, стал заниматься ими. Но через пять дней, как раз в тот момент, когда я рассматривал витрину букиниста на Анкарском проспекте, меня арестовали. Первые дни в заключении показались мне кошмаром. В бесконечных допросах прошла неделя. А потом суд оправдал меня и еще двоих товарищей. Денег у меня не было, я решил бросить университет и отправиться в Анатолию, где была острая нужда в учителях. Каждый день я входил в класс, где меня ждали мои босоногие, до черноты загорелые ученики. И так долгие два года провел я в селении, где не было даже электричества, читая по вечерам при свете керосиновой лампы. Мои заметки и рассказы я записывал в ученических тетрадях с желтой бумагой.
Были у меня ученики, чем-то напоминавшие Юсуфа, но все тихие и какие-то покорные. Ни один из них не решался, подобно Юсуфу, прямо и открыто глядеть мне в глаза. Так и не встретилось мне среди них парня, такого же отважного и смелого, как Юсуф.
Как-то в начале летних каникул я приехал в Стамбул. На другой день по приезде я проходил мимо школы в нашем районе. Школьники в белых рубашках двигались колонной посреди улицы. Я остановился. Впереди колонны с флагом в руке шел Юсуф. Он сильно повзрослел за это время. Заметив меня, Юсуф заулыбался, глаза его радостно заблестели. Я глядел вслед колонне ребят, пока она не скрылась из виду.
***
Семь долгих лет пронеслись, словно во сне. Я поразился, как быстро летит время. Ученики мои подросли и стали юношами, юноши превратились во взрослых мужчин. Зеленелись и осыпались деревья. Новые мосты шагнули через реки. Неизменными оставались только горы, их цвет. Ярко-зеленая растительность на склонах, скалы, покрытые светло-зеленым мхом. Все оттенки зеленого, какие только существуют на свете, можно было найти в горах.
А я все тосковал по Стамбулу. И однажды ночью пришел в родной дом. Тот маленький домик все еще стоял по соседству. В окнах красовались кустики герани и гортензии. В большой комнате горел свет. Кто-то подошел к окну.
— Это ты, Юсуф? – не совсем уверенно окликнул я.
Мне показалось, что он не узнал меня. Потом они вместе с отцом вышли на улицу. Нури очень постарел. Зато Юсуф напоминал сказочного богатыря. Он возмужал, густая шапка волос великолепно гармонировала с его атлетической фигурой. Я узнал, что он учится на третьем курсе университета. Признаться, я испытывал своеобразную гордость, словно это я его вырастил.
На следующий вечер я разбирал мои книги, по которым стосковался за долгие годы. Кто-то торопливо постучал. Матери нездоровилось, некому было открыть и встретить гостя. Я быстро спустился и отпер дверь. На пороге стоял Нури, бледный как полотно, волосы спутались на лбу.
— Беда стряслась, сосед, — торопливо заговорил он. – В университете беспорядки, наш Юсуф ранен. Мне только что сообщили. Давай сходим в больницу.
— Сейчас, только оденусь и сразу спущусь. – ответил я.
В такие минуты на ум приходят самые тревожные мысли. Словно ледяной иглой кольнуло мне в сердце. Не помню, как мы сели в машину, как мчались по каким-то улицам. Помню только врачей в белых халатах да тускло освященные больничные коридоры, и молчаливые белые стены, долгие метры белых стен…
У одной двери мы остановились:
— Побудь здесь, сосед, а я пойду поговорю с врачом, — сказал я.
В палате на койке лежал юноша с бледным лицом и закрытыми глазами. Это был Юсуф. Сестра милосердия в косынке красной полоской подошла ко мне, зашептала:
— Он время от времени приходит в сознание, говорит что-то…
— Вы его брат? – спросил незаметно подошедший врач.
Я кивнул.
— Пуля попала в голову. Извлечь мы ее пока не могли. Сделали укол. Через час снова попробуем.
В это время Юсуф очнулся, слабо пошевелил рукой и едва слышно прошептал:
— В меня стреляли фашисты!
Я ничего не сказал и бесшумно вышел.
В ответ на немой вопрос в глазах Нури я произнес:
— Будет жить наш Юсуф!