Рассказ арабского писателя Мустафы аль-Манфалути «Свобода»

Мус­та­фа аль-Ман­фа­лу­ти

(1876-1924) – из­вест­ный араб­ский про­све­ти­тель и пи­са­тель. Об­ра­зо­ва­ние по­лу­чил в му­суль­ман­ском уни­вер­си­те­те аль-Аз­хар в Ка­и­ре. Был тес­но свя­зан с Му­хам­ма­дом Аб­до, од­ним из ос­но­ва­те­лей ре­фор­мист­ско­го на­прав­ле­ния в ис­ла­ме. Сла­ва его на­ча­ла рас­ти с 1907 го­да. Ког­да он опуб­ли­ко­вал в га­зе­те «Аль-Му­ай­яд» се­рию ста­тей под на­зва­ни­ем «Взгля­ды».

Сво­бо­да

Од­наж­ды на за­ре ме­ня раз­бу­ди­ло на­стой­чи­вое мя­у­канье кош­ки воз­ле мо­ей по­сте­ли. Я был удив­лен, оза­да­чен стран­ным бес­по­койст­вом жи­вот­но­го и по­ду­мал: «На­вер­но, кош­ка про­го­ло­да­лась». Я встал, что­бы на­кор­мить ее. Но она да­же не при­тро­ну­лась к еде. Мо­жет, ей хо­чет­ся пить? Я под­толк­нул ее к во­де. Но кош­ка и на во­ду не взгля­ну­ла, а все смот­ре­ла и смот­ре­ла на ме­ня, и в ее гла­зах за­сты­ла не­вы­ра­зи­мая боль и тос­ка. Ее не­счаст­ный вид столь обес­по­ко­ил ме­ня, что мне за­хо­те­лось пре­вра­тить­ся в Су­лей­ма­на, по­ни­мав­ше­го язык жи­вот­ных, что­бы узнать, че­го до­би­ва­ет­ся моя кош­ка, и как-то по­мочь ей. Дверь ком­на­ты бы­ла за­пер­та, и я за­ме­тил, как она не­от­рыв­но на нее смот­рит и как жи­во устрем­ля­ет­ся ко мне, сто­ит мне толь­ко на­пра­вить­ся к вы­хо­ду. Я до­га­дал­ся: она хо­чет, что­бы я вы­пус­тил ее из ком­на­ты. Я по­спе­шил от­крыть дверь, и, как толь­ко кош­ка вы­гля­ну­ла на во­лю и уви­де­ла не­бо, ее тре­во­ги как не бы­ва­ло, она тот­час же бро­си­лась на­утек. А я вер­нул­ся, лег на кро­вать и, по­ло­жив ру­ку под го­ло­ву, на­чал раз­мыш­лять об этой кош­ке, не пе­ре­ста­вая ей удив­лять­ся. Я по­ду­мал: «Не­уже­ли она и впрямь по­ни­ма­ет, что зна­чит сво­бо­да, раз она бо­ит­ся ее по­те­рять и так ра­ду­ет­ся, об­ре­тая вновь? Да, она по­ни­ма­ет, что та­кое сво­бо­да! Ее тре­во­ги и жа­ло­бы, от­каз от во­ды и пи­щи – все это бы­ло толь­ко во имя сво­бо­ды, а ее стран­ная на­стой­чи­вость вы­зва­на не чем иным, как не­одо­ли­мым же­ла­ни­ем вы­рвать­ся на во­лю».

И тут я вспом­нил, что мно­жест­во лю­дей, не­воль­ни­ков дес­по­тиз­ма, не чувст­ву­ет то­го, что чувст­ву­ет эта кош­ка, за­пер­тая в ком­на­те, или по­са­жен­ный в клет­ку зверь, или пти­ца с под­ре­зан­ны­ми крыль­я­ми – им не да­но по­нять го­ре­чи и не­вы­но­си­мых стра­да­ний пле­на. Мо­жет быть. Есть сре­ди них та­кие, кто стре­мит­ся к из­бав­ле­нию или ищет пу­ти спа­се­ния. А мо­жет быть, кое-кто из них и по­же­лал бы остать­ся в тюрь­ме, так как не тя­го­тит­ся ею и да­же те­шит се­бя собст­вен­ны­ми стра­да­ни­я­ми и пе­ча­ля­ми.

Од­ной из са­мых слож­ных про­блем, раз­ре­ше­ние ко­то­рой ед­ва ли под си­лу че­ло­ве­чес­ко­му ра­зу­му, яв­ля­ет­ся то, что бес­сло­вес­ная тварь под­час ост­рее ощу­ща­ет по­треб­ность в сво­бо­де, чем ра­зум­ное су­щест­во. Так не­уже­ли же речь – единст­вен­ная при­чи­на всех че­ло­ве­чес­ких бед и злок­лю­че­ний? И не сле­ду­ет ли по­же­лать че­ло­ве­ку стать не­мым или утра­тить спо­соб­ность мыс­лить, что­бы он вновь смог упи­вать­ся сво­ей сво­бо­дой, как это бы­ло в те вре­ме­на, ког­да он еще не об­рел язы­ка?

Пти­ца па­рит в не­бе, ры­ба пла­ва­ет в мо­ре, зверь ры­щет по го­рам и до­ли­нам, и толь­ко че­ло­век – от ко­лы­бе­ли до мо­ги­лы – узник двой­ной тюрь­мы, тюрь­мы сво­ей ду­ши и тюрь­мы сво­е­го го­су­дар­ст­ва.

Силь­ный уго­то­вил сла­бо­му око­вы и це­пи, на­зы­вая их то за­ко­на­ми, то пра­ва­ми, что­бы угне­тать его во имя спра­вед­ли­вос­ти и ли­шать бес­цен­ной сво­бо­ды во имя за­ко­на.

Силь­ный на­пра­вил про­тив сла­бо­го это устра­ша­ю­щее ору­дие, по­верг­нув по­след­не­го в смя­те­ние, и вот он с тре­пе­щу­щим серд­цем и тря­су­щи­ми­ся от стра­ха ру­ка­ми пре­вра­тил­ся в над­зи­ра­те­ля над са­ми­ми со­бой, при­сталь­но сле­дя­ще­го за каж­дым сво­им ша­гом, за каж­дым жес­том и вздо­хом – все это из стра­ха пе­ред ка­рой и пыт­ка­ми ти­ра­на. По­зор ему в его во­пи­ю­щем не­ве­жест­ве! Го­ре ему с его бес­про­свет­ной глу­постью! Най­дут­ся ли в ми­ре му­че­ния ужас­нее тех, что вы­па­ли на его до­лю? Или го­су­дар­ст­вен­ная тюрь­ма страш­нее той, в ко­то­рую он сам се­бя за­клю­чил?!

Пре­ступ­ле­ние ти­ра­на не в том, что он от­нял у сво­ей жерт­вы сво­бо­ду, а в том, что он сло­мил ее дух и она уже не то­мит­ся в не­во­ле и не опла­ки­ва­ет утра­чен­ную сво­бо­ду.

Если бы че­ло­век смог до кон­ца по­нять смысл по­те­рян­ной им сво­бо­ды и осо­знать всю тя­жесть це­пей, что ско­ва­ли его те­ло и дух, он бы добро­воль­но ли­шил се­бя жиз­ни, как это де­ла­ет со­ло­вей, пой­ман­ный и по­са­жен­ный в клет­ку, и это бы­ло бы до­стой­нее, чем жить в не­во­ле, не ви­дя све­та и не вды­хая све­же­го вет­ра.

На за­ре ис­то­рии че­ло­век хо­дил на­гим и но­сил прос­тор­ные одеж­ды, укры­вав­шие его от хо­ло­да или зноя. Но вот его за­пе­ле­на­ли, как мла­ден­ца, и, по­доб­но мерт­ве­цу, обер­ну­ли са­ва­ном. Ему ска­за­ли: та­ко­вы тре­бо­ва­ния мо­ды.

Он ел и пил все, что ему хо­те­лось. Но по­том ему это за­пре­ти­ли, за­явив, что это чре­ва­то смер­тель­ны­ми бо­лез­ня­ми. Ему бы­ло ве­ле­но есть и пить толь­ко то, что бы­ло угод­но ле­ка­рю; го­во­рить и пи­сать лишь в со­от­вет­ст­вии с тре­бо­ва­ни­я­ми ре­ли­ги­оз­но­го глав или же по­ли­ти­чес­ко­го вож­дя. Ему раз­ре­ша­лось сто­ять или си­деть, ид­ти или оста­нав­ли­вать­ся, дви­гать­ся или пре­бы­вать в по­кое, но толь­ко так, как это пред­пи­сы­ва­лось за­ко­на­ми или обы­ча­я­ми.

Но раз­ве у че­ло­ве­ка есть иное счастье, кро­ме счастья быть сво­бод­ным, ког­да ни­что не власт­ву­ет над его те­лом, его серд­цем и со­вестью, кро­ме за­ко­нов его собст­вен­ной мо­ра­ли?

Сво­бо­да – это солн­це, ко­то­рое долж­но вос­хо­дить в ду­ше каж­до­го. Че­ло­век, ли­шен­ный его лу­чей, вла­чит свои дни в бес­про­свет­ной мгле, на­чи­на­ю­щей­ся для не­го в ма­те­рин­ском чре­ве и за­кан­чи­ва­ю­щей­ся во мра­ке мо­ги­лы.

Сво­бо­да – это жизнь; не будь ее, че­ло­век упо­до­бил­ся бы кук­ле в ру­ках ре­бен­ка.

Сво­бо­да – это из­веч­ная про­бле­ма в ис­то­рии че­ло­ве­чест­ва. Че­ло­век, ко­то­рый прос­тер ру­ки, тре­буя сво­бо­ды, — не ни­щий. Он тре­бу­ет сво­е­го за­кон­но­го пра­ва, от­ня­то­го у не­го че­ло­ве­чес­кой алч­ностью.

По ма­те­ри­а­лам: Мус­та­фа аль-Ман­фа­лу­ти. Сво­бо­да // Араб­ская ро­ман­ти­чес­кая про­за XIX-XX ве­ков. Ле­нин­град, «Ху­до­жест­вен­ная ли­те­ра­ту­ра», 1981.