Рассказы Ибн Абд Раббихи

По­эт Ра­биа вос­пел Язи­да ибн Ха­ти­ма, на­мест­ни­ка Егип­та, но тот, за­ня­тый не­от­лож­ны­ми де­ла­ми, не воз­на­гра­дил по­эта за его сти­хи. Оби­дев­шись на про­мед­ле­ние, Ра­биа на­пи­сал та­кие сти­хи:

Не ви­ню Ал­ла­ха, но, вид­но, из Егип­та, в дым­ке жа­ры –
По­пле­тусь с баш­ма­ка­ми Ху­най­на – так ибн Ха­тим щедр на да­ры!

И ре­шил уехать из Егип­та.

Язи­ду ста­ли из­вест­ны эти сло­ва, и он при­ка­зал по­слать за по­этом. Его вер­ну­ли с до­ро­ги, и, ког­да он пред­стал пе­ред на­мест­ни­ком, тот спро­сил:

— Это ты ска­зал: «Не ви­ню Ал­ла­ха…» и так да­лее?

— Да, — от­ве­тил Ра­биа.

— А боль­ше ты ни­че­го обо мне не го­во­рил?

— Нет.

— Кля­нусь Ал­ла­хом, ты вер­нешь­ся с баш­ма­ка­ми Ху­най­на, пол­ны­ми зо­ло­та!
И он по­про­сил по­эта снять баш­ма­ки и ве­лел до­вер­ху на­пол­нить их зо­ло­ты­ми мо­не­та­ми.

***

По­эт Иб­ра­хим ас-Су­вай­ки, мау­ла ро­да аль-Му­хал­ла­би, рас­ска­зы­вал: «Не­сколь­ко лет под­ряд мне не вез­ло, ме­ня пре­сле­до­ва­ли не­уда­чи, семья все рос­ла, а за­ра­бот­ки умень­ша­лись. В то вре­мя я уже стал из­вес­тен как по­эт и за­ра­ба­ты­вал тем, что хо­дил к бо­га­тым друзь­ям и зна­ко­мым, со­чи­нял в их честь сти­хи, а они воз­на­граж­да­ли ме­ня. Но в кон­це кон­цов им это на­до­е­ло, они ста­ли сто­ро­нить­ся ме­ня, боль­ше не при­гла­ша­ли к се­бе, я и не знал, как мне со­дер­жать семью

Од­наж­ды хо­лод­ным зим­ним днем я си­дел до­ма с же­ной, и она ска­за­ла:

— Нет кон­ца на­шей бед­нос­ти и нуж­де. Смот­ри, сколь­ко у нас ртов, ты ни­че­го не при­но­сишь в дом. Ухо­ди, из­бавь нас от сво­е­го при­сут­ст­вия, оставь ме­ня с мо­и­ми деть­ми, ко­то­рых я не знаю, чем на­кор­мить!

Она дол­го ру­га­ла ме­ня и по­но­си­ла и на­ко­нец вос­клик­ну­ла:

— Ах, зло­счаст­ный, ты вы­учил­ся ре­мес­лу, от ко­то­ро­го ни­ко­му нет поль­зы!

Ее сло­ва так огор­чи­ли и оби­де­ли ме­ня, что сам не свой я на­ки­нул на се­бя рва­ную ме­хо­вую на­кид­ку и вы­бе­жал из до­му, хо­тя на ули­це бы­ло очень хо­лод­но и дул силь­ный ве­тер. Го­ло­ву я за­ку­тал ста­рым по­кры­ва­лом и по­шел, при­дер­жи­вая его кон­цы у под­бо­род­ка, но по­рыв вет­ра рва­нул по­кры­ва­ло у ме­ня из рук, и оно рас­полз­лось, та­кое бы­ло вет­хое и за­пла­тан­ное.

Хо­тя на мне бы­ла лишь тень по­кры­ва­ла, я ре­шил не воз­вра­щать­ся до­мой и сто­ял рас­те­рян­ный, не зная, к ко­му ид­ти и ку­да на­пра­вить­ся. По­ка я раз­мыш­лял, что де­лать, не­бе­са об­ру­ши­ли на ме­ня со­кру­ши­тель­ный ли­вень. Я бро­сил­ся бе­жать к до­му, пе­ред вхо­дом в ко­то­рый за­ме­тил боль­шой на­вес, где ни­ко­го не бы­ло. «Укро­юсь-ка под на­ве­сом, по­ка не прой­дет до­ждь», — ре­шил я. Встал под на­вес и тут за­ме­тил в две­рях до­ма жен­щи­ну, ско­рее все­го слу­жан­ку, ко­то­рую, вид­но, по­ста­ви­ли ох­ра­нять дом от бро­дяг и ни­щих.

— Что те­бе здесь на­до? Отой­ди от на­ших две­рей! – за­кри­ча­ла она.

— Го­ре те­бе, я не ни­щий и не из тех, ко­го сле­ду­ет опа­сать­ся, — от­ве­тил я ей.

Она ос­та­ви­ла ме­ня, и я сел под на­ве­сом и не­мно­го успо­ко­ил­ся. Вдруг из-за две­ри по­слы­шал­ся див­ный жен­ский го­лос, ис­пол­няв­ший пре­крас­ную пес­ню. Ему от­ве­тил дру­гой, не ме­нее звуч­ный, а по­том пе­ви­цы при­ня­лись бра­нить­ся ме­ду со­бой, раз­го­ва­ри­вая друг с дру­гом сти­ха­ми. На­ко­нец од­на из них ска­за­ла:

— Как го­во­рит­ся в сти­хах на­ше­го слав­но­го воль­но­от­пу­щен­ни­ка Иб­ра­хи­ма ас-Су­вай­ки: «О, прос­ти ме­ня, не му­чай!»

— А что это за сти­хи? – спро­си­ла вто­рая. – Я знаю, что он сло­жил мно­жест­во ост­ро­ум­ных и мет­ких бей­тов.

И ее со­бе­сед­ни­ца про­из­нес­ла:

О, прос­ти ме­ня, не му­чай! Я ви­но­вен, без со­мненья.
Пер­вым я те­бя ос­та­вил, я – при­чи­на охлаж­денья.
Про­яви же пре­вос­ход­ст­во на­до мной, моя от­ра­да.
По­сту­пил я очень пло­хо, пов­то­рять ме­ня не на­до!

— Пре­крас­ные сло­ва! – вос­клик­ну­ла вто­рая жен­щи­на.

А я, услы­шав, что они на­зва­ли ме­ня «воль­но­от­пу­щен­ни­ком Иб­ра­хи­мом», до­га­дал­ся, что это жен­щи­ны из ро­да аль-Му­хал­ла­би. Не удер­жав­шись от же­ла­ния уви­деть их, я толк­нул дверь и во­шел в дом. Жен­щи­ны крик­ну­ли:

— По­го­ди, шейх, мы за­кро­ем се­бе ли­ца, а по­том мо­жешь вой­ти.

Я по­нял, что они при­ня­ли ме­ня за од­но­го из до­маш­них слуг, и ска­зал:

— Не пу­гай­тесь, я го­тов по­жерт­во­вать за вас жизнью. Я и есть Иб­ра­хим ас-Су­вай­ки, и если од­на из вас раз­гне­ва­лась на дру­гую, то я бу­ду ее за­ступ­ни­ком. Пусть на мне бу­дет ее грех, ра­ди Ал­ла­ха и тех бла­го­де­я­ний, ко­то­рые ваш род ока­зал мне. По­слу­шай­те, что я ска­зал в од­ном из сво­их сти­хот­во­ре­ний:

Уве­ди от дол­гой грус­ти, про­тя­ни стра­даль­цу ру­ку.
Весь я твой – прос­ти оби­ды, — друг всег­да про­ща­ет дру­гу!
Мне от­веть добром на ху­до в ми­ло­сер­дии ве­ли­ком.
Тот пре­крас­но по­сту­па­ет, кто пре­кра­сен свет­лым ли­ком.

Тог­да од­на из жен­щин про­го­во­ри­ла:

— Хо­ро­шо, я про­щаю ей ее прос­ту­пок.

И, об­ра­тив­шись ко мне, спро­си­ла:

— Абу Ис­хак, что с то­бой, что зна­чит эта вет­хая одеж­да и из­мож­ден­ный вид?

— О гос­по­жа, судь­ба раз­гне­ва­лась на ме­ня, вре­мя ко мне не­спра­вед­ли­во, друзья по­за­бы­ли, а мой то­вар не на­хо­дит спро­са.

— Мне горь­ко слы­шать это. – Она сде­ла­ла знак сво­ей на­пер­с­ни­це, и та тот­час сня­ла с рук зо­ло­тые брас­ле­ты и по­да­ла мне со сло­ва­ми:

— Возь­ми это, Абу Ис­хак, и по­до­жди у две­рей, там, где ты си­дел рань­ше. К те­бе при­дет не­воль­ни­ца. По­том они спро­си­ли не­воль­ни­цу:

— Что, до­ждь пе­ре­стал?

— Да, — от­ве­ти­ла слу­жан­ка.

Жен­щи­ны вы­шли из ком­на­ты, я то­же по­ки­нул дом и усел­ся под на­ве­сом. Мне не при­шлось дол­го ждать:

Вско­ре по­яви­лась не­воль­ни­ца, не­ся в ру­ках боль­шой пла­ток с пятью пе­ре­ме­на­ми одеж­ды и узе­лок с мо­не­та­ми, и ска­за­ла:

— Гос­по­жа по­сы­ла­ет те­бе ты­ся­чу дир­хе­мов и го­во­рит, что­бы ты тра­тил эти день­ги, а ког­да они кон­чат­ся, при­хо­ди к ней и, бог даст, она по­жа­лу­ет еще.

Я по­спе­шил до­мой, но по до­ро­ге по­ду­мал: «Если я при­не­су же­не два брас­ле­та, она ска­жет: «Это для двух стар­ших до­чек, а где брас­ле­ты для млад­ших?» И я от­пра­вил­ся на ры­нок и про­дал брас­ле­ты за пять­де­сят ди­на­ров. Ког­да я по­явил­ся в две­рях, же­на крик­ну­ла:

— Ты уже явил­ся, не­счаст­ный?

Я, ни­че­го не от­ве­тив, бро­сил пе­ред ней зо­ло­тые и се­реб­ря­ные мо­не­ты и одеж­ду.

— От­ку­да все это? – спро­си­ла она.

— От то­го ре­мес­ла, ко­то­рое ты на­зва­ла зло­счаст­ным и бес­по­лез­ным.

— То, что рань­ше в мо­их гла­зах бы­ло зло­счасть­ем, – от­ве­ти­ла она, — ста­ло бла­го­сло­ве­ни­ем».

***

Од­наж­ды во вре­мя хад­жа Му­а­вия осве­до­мил­ся о жен­щи­не из пле­ме­ни Ки­на­на, ко­то­рую зва­ли Да­ри­мийя. Она от­ли­ча­лась очень смуг­лым цве­том ко­жи и не­обык­но­вен­ной пол­но­той. Му­а­вии ска­за­ли, что Да­ри­мийя еще жи­ва, и он по­слал за ней. Ког­да ее при­ве­ли, ха­лиф спро­сил:

— Как по­жи­ва­ешь, дочь Ха­ма?

— Я не дочь Ха­ма, — от­ве­ти­ла Да­ри­мийя, — и ты на­прас­но упре­ка­ешь ме­ня мо­им цве­том ко­жи, я из араб­ско­го пле­ме­ни Ки­на­на.

— Ты пра­ва, — от­ве­тил Му­а­вия. – А из­вест­но ли те­бе, за­чем я по­слал за то­бой?

— Скры­тое ве­до­мо толь­ко Ал­ла­ху.

— Я по­слал за то­бой, что­бы спро­сить, за что ты лю­би­ла Али и не­на­ви­де­ла ме­ня, по­че­му ты по­мо­га­ла ему и враж­до­ва­ла со мной?

— А ты да­ру­ешь мне про­ще­ние, что бы я ни ска­за­ла?

— Про­щаю те­бя за­ра­нее.

— Я лю­би­ла Али за его спра­вед­ли­вость к под­дан­ным и за то, что он де­лил меж все­ми по­ров­ну, а те­бя не­на­ви­де­ла за то, что ты сра­жал­ся с тем, кто был бо­лее до­сто­ин влас­ти, и тре­бо­вал то, что не при­над­ле­жа­ло те­бе по пра­ву. Я по­мо­га­ла Али за то, что он был до­бр к бед­ня­кам и по­чи­тал до­стой­ных, а с то­бой враж­до­ва­ла из-за то­го, что ты про­ли­вал кровь, кто был не­спра­вед­лив и су­дил толь­ко по сво­ей во­ле.

— По­это­му те­бя так и раз­ду­ло!

— Меж тем са­мой толс­той счи­та­ли не ме­ня, а твою ма­туш­ку Хинд. Не­да­ром о ней сло­жи­ли по­сло­ви­цы!

— Я не хо­тел оби­деть те­бя: ведь если у жен­щи­ны раз­ду­ва­ет­ся жи­вот, зна­чит, ее ре­бе­нок бу­дет силь­но­го сло­же­ния, если рас­тет грудь, зна­чит, она на­кор­мит ди­тя до­сы­та мо­ло­ком, а если она раз­да­ет­ся в бед­рах, это при­ба­вит ей ве­ли­чия, осо­бен­но, ког­да она си­дит.

А по­том, ког­да эти сло­ва смяг­чи­ли гнев Да­ри­мийи, Му­а­вия спро­сил:

— Слу­ча­лось ли те­бе ви­деть Али?

— Да, кля­нусь Ал­ла­хом!

— И ка­ким ты узре­ла его?

— Я уви­де­ла, что ни власть, ни бо­гат­ст­во не пре­льща­ют его так, как те­бя!

— А до­ве­лось ли те­бе слы­шать его?

— О да! Его речь очи­ща­ла серд­ца люд­ские от за­блуж­де­ний, как мас­ло счи­ща­ет ржав­чи­ну с мед­ной по­су­ды!

— Во­ис­ти­ну так. А те­перь не хо­чешь ли по­про­сить ме­ня о чем-ни­будь?

— А ты вы­пол­нишь мою прось­бу?

— Да.

— По­да­рю мне сот­ню крас­ных верб­лю­диц с во­жа­ком и не­воль­ни­ков-пас­ту­хов.

— За­чем они те­бе?

— Я бу­ду кор­мить мо­ло­ком этих верб­лю­дов го­лод­ных де­тей, что­бы при­сты­дить взрос­лых и по­ка­зать при­мер щед­рос­ти.

— А если я по­да­рю те­бе все это, бу­дешь ли ты по­чи­тать ме­ня, как Али?

— Бо­же упа­си! Как это мо­жет быть?

То­га Му­а­вия про­из­нес та­кие сти­хи?

Если уж я не кро­ток, не сдер­жан, ко­го тог­да

Мо­гут про­сла­вить щед­рость, кро­тость и добро­та?

Возь­ми же ты эту сот­ню, до­стой­но­го воз­лю­бя.

Мир был к те­бе враж­де­бен – и я ода­рил те­бя.

И до­ба­вил:

— Если бы Али был жив, он ни за что не по­да­рил бы те­бе этих верб­лю­дов.

— Да, кля­нусь Ал­ла­хом, он не дал бы ни во­лос­ка из то­го, что при­над­ле­жит всем му­суль­ма­нам.

***

Од­наж­ды йе­мен­ский царь Абу Ка­риб от­пра­вил пле­ме­ни Ба­ну Та­мим­пос­ла­ние, при­ка­зы­вая та­ми­ми­там по­ко­рить­ся его влас­ти и угро­жая на­пасть на них, если они его не по­слу­ша­ют­ся. Та­ми­ми­ты от­ве­ти­ли ему бранью и не­при­стой­ны­ми сти­ха­ми. Тог­да Абу Ка­риб на­пал на них. Они сра­жа­лись це­лый день, а ве­че­ром та­ми­ми­ты при­нес­ли во­и­нам Абу Ка­ри­ба еду и пи­ро­ва­ли с ни­ми всю ночь. Тог­да Абу Ка­риб ска­зал:

— Я не ви­дел бо­лее бла­го­род­ных и щед­рых лю­дей, чем эти та­ми­ми­ты, ко­то­рые днем сра­жа­ют­ся с вра­гом, а ночью уго­ща­ют его. Ос­та­вим их с ми­ром, — и при­ка­зал сво­е­му вой­ску по­ки­нуть ла­герь и вер­нуть­ся в Йе­мен.

***

Од­наж­ды Му­а­вия си­дел со сво­и­ми при­бли­жен­ны­ми – Са­и­дом, Ут­бой, аль-Ва­ли­дом и дру­ги­ми и вел бе­се­ду. И вот, ког­да речь за­шла о зна­ме­ни­той до­че­ри Ади ибн Кай­са по име­ни Аз-Зар­ка аль-Хам­да­нийя, ко­то­рая со­про­вож­да­ла сво­их соп­ле­мен­ни­ков во вре­мя бит­вы при Сиф­фи­не, Му­а­вия спро­сил:

— Кто из вас пом­нит, что она тог­да го­во­ри­ла?

— Я хо­ро­шо пом­ню ее сло­ва, по­ве­ли­тель пра­во­вер­ных, — ото­звал­ся один из при­бли­жен­ных.

— Тог­да по­со­ве­туй­те, что с ней сде­лать.

— Убей ее, — пред­ло­жил Са­ид.

— Ты да­ешь мне пло­хой со­вет! – вос­клик­нул Му­а­вия. – По­до­ба­ет ли, что­бы о та­ком че­ло­ве­ке, как я, го­во­ри­ли, что он убил жен­щи­ну пос­ле то­го, как одо­лел ее соп­ле­мен­ни­ков?

И Му­а­вия по­ве­лел на­пи­сать сво­е­му на­мест­ни­ку в Ку­фе, где на­хо­ди­лась Аз-Зар­ка, что­бы он при­слал ее в со­про­вож­де­нии сви­ты из на­деж­ных лю­дей на­мест­ни­ка и всад­ни­ков ее пле­ме­ни. А еще ха­лиф при­ка­зал, что­бы на­мест­ник сна­ря­дил ка­ра­ван до­стой­ным об­ра­зом, по­са­дил дочь Ади в са­мое удоб­ное сед­ло, укрыв па­лан­кин до­ро­ги­ми тка­ня­ми, и не жа­лел бы в пу­ти рас­хо­дов. На­мест­ник от­пра­вил к Аз-Зар­ке сво­е­го гон­ца, тот про­чел ей по­сла­ние, и она ска­за­ла:

— Если бы Му­а­вия пре­до­ста­вил мне вы­бор, я пред­поч­ла бы к не­му не ехать, но если не­из­беж­но, то луч­ше по­ви­но­вать­ся.

Тог­да на­мест­ник сна­ря­дил ее наи­луч­шим об­ра­зом, как при­ка­зал Му­а­вия, и она от­пра­ви­лась в Да­маск. Ког­да жен­щи­на во­шла к ха­ли­фу, он ми­лос­ти­во при­вет­ст­во­вал ее:

— Добро по­жа­ло­вать, луч­шая из всех, кто яв­лял­ся к нам. Как ты жи­вешь?

— Хо­ро­шо, по­ве­ли­тель пра­во­вер­ных, — от­ве­ти­ла Аз-Зар­ка, — пусть Ал­лах сде­ла­ет веч­ным твое бла­го­ден­ст­вие.

— Как про­шло пу­те­шест­вие?

— Я чув­ст­во­ва­ла се­бя как не­ве­с­та, ко­то­рую ле­ле­ют мам­ки, или как ди­тя, ко­то­рое ука­чи­ва­ют в ко­лы­бе­ли.

— Та­ко­во бы­ло на­ше по­ве­ле­ние. Зна­ешь ли ты, по­че­му я по­слал за то­бой?

— Че­го не знаю, то мне не ве­до­мо.

— Ведь это ты вы­еха­ла во вре­мя сра­же­ния на крас­ном верб­лю­де, по­буж­дая сво­их соп­ле­мен­ни­ков к бою и раз­жи­гая огонь вой­ны? Что за­ста­ви­ло те­бя сде­лать это?

— По­ве­ли­тель пра­во­вер­ных, как го­во­рит­ся, го­ло­ва от­се­че­на, хвост от­руб­лен. Кто по­раз­мыс­лит – пой­мет, что ушло, не вер­нет­ся. Сна­ча­ла по­лу­ча­ет­ся од­но, а по­том дру­гое.

— Ты пом­нишь, о чем ты тог­да взы­ва­ла?

— Нет, кля­нусь Ал­ла­хом, не пом­ню!

— За­то я за­пом­нил, о дочь до­стой­но­го от­ца, как ты го­во­ри­ла: «О лю­ди, опом­ни­тесь и не вы­сту­пай­те про­тив Али, не будь­те смуть­я­на­ми, не об­ла­чай­тесь в по­кров не­спра­вед­ли­вос­ти! Сму­та сле­па и глу­ха, не под­да­вай­тесь не­бла­го­дар­нос­ти и не по­зво­ляй­те ее во­жа­ку Му­а­вии увлечь вас! Све­тиль­ник мерк­нет пе­ред солн­цем, звез­ды – пе­ред лу­ною, а же­ле­зо мож­но ру­бить лишь же­ле­зом! Вот ис­ти­на, кто пой­дет про­тив нее, она все рав­но оты­щет и по­бе­дит. О, спо­движ­ни­ки про­ро­ка, тер­пе­ни­ем пре­одо­ле­вай­те труд­нос­ти и бе­ды! Как жен­щи­ны кра­сят ру­ки хной, так муж­чи­ны пусть окра­сят их кровью. Се­год­няш­ний день пре­доп­ре­де­ля­ет зав­траш­ний, ва­ше бу­ду­щее за­ви­сит от ва­шей стой­кос­ти!» Ты так го­во­ри­ла Зар­ка, и кля­нусь Ал­ла­хом, ты в от­ве­те за ту кровь, ко­то­рую про­лил Али!

— Да хра­нит те­бя Ал­лах от бо­лез­ней и не­счас­тий!

Всем из­вест­ны твое ми­ло­сер­дие и кро­тость. Че­ло­век, по­доб­ный те­бе, да­ру­ет со­бе­сед­ни­ку лишь бла­го и ра­до­сть.

— Не­уже­ли мои сло­ва мо­гут при­нес­ти те­бе ра­до­сть?

— О да, если ты под­твер­дишь ска­зан­ное мной о те­бе.

— Кля­нусь Ал­ла­хом, — рас­сме­ял­ся Му­а­вия, — твоя вер­ность Али пос­ле его смер­ти еще бо­лее уди­ви­тель­на, чем лю­бовь к не­му, ког­да он был жив! Ска­жи мне, не нуж­да­ешь­ся ли ты в чем-ни­будь?

— По­ве­ли­тель пра­во­вер­ных, я по­кля­лась ни­че­го не про­сить ни у эми­ра, ни у ха­ли­фа, ни у ко­го-ли­бо ино­го, но че­ло­век, по­доб­ный те­бе, ода­ря­ет преж­де, чем его по­про­сишь, и про­яв­ля­ет щед­рость, не уни­жая про­си­те­ля.

— Во­ис­ти­ну так! – вос­клик­нул Му­а­вия и при­ка­зал ода­рить дочь Ади и тех, кто со­про­вож­дал ее, день­га­ми и до­ро­гим плать­ем.

Из кни­ги «Чу­дес­ное оже­релье»