Рашад Абу Шавир (род. в 1942 г.) – палестинский прозаик, публицист. Автор романов «Дни любви и смерти» (1973), «Плач на груди любимой» (1974; русск. перев. 1979), «Влюбленные» (1978), «Господь не отдыхал в день седьмой» (1986), сборников рассказов «В память о прожитых днях» (1979), «Зеленый дом с черепичной крышей» (1974), «Степной жеребенок» (1977), «Деревья не растут на бумаге» (1977), книг для детей «Запах жасмина» (1978), «Земля меда» (1979), сборника публицистики «Ах, Бейрут» (1983).
Гассану Канафани
Акка… Небольшой городок, окруженный крепостными стенами, у подножья которых плещется и рокочет море… Море, словно огромный зверь, потягивается и, гордо ступая, издается грозный рык. А Акка стоит себе в окружении серых стен, на огромных камнях которых блестит соль и которые по-прежнему крепки и непоколебимы. Крепостные стены Акки похожи на гигантскую корону, куда море украдкой пытается просунуть голову, то радуясь, то беснуясь.
Император приподнялся в седле, устремил взор вдаль, в небо, поверх крепостных стен и спросил у одного из своих советников:
— Как называется этот город? – И плеткой махнул в сторону Акки.
Не дожидаясь ответа, он обернулся, чтобы взглянуть на свое бесчисленное войско в парадных мундирах, не знавшее поражений и пушками заставившее склониться к ногам Императора самые гордые города и страны. Император усмехнулся: он обязан сохранять должное его высокому титулу достоинство, не то приказал бы одному из своих солдат согнать сюда все мужское население города в знак их преданности и покорности ему…
Ответ советника прервал его размышления:
- Акка… Мой господин!
Император медленно произнес:
— Ах, Экка!.. Что значит это название?
Ему понравился пейзаж, расстилавшийся перед ним: город, море, голубое небо – и он подал знак своим генералам. Те развернули войска, и армия торжественно двинулась вперед, а конь Императора пошел легкой горделивой рысью.
Тем временем Император размышлял про себя:
— Будь я поэтом, я не устоял бы перед очарованием этого города. Как ослепительно здесь жаркое солнце, как безбрежен морской простор, но, — вздохнул он, — к чему эти стены? Эй, безумный город, ни одна стена в мире не может устоять перед Императором!..
И Наполеон протянул руку к эфесу сабли и с трудом удержался, чтобы не выхватить ее и не крикнуть городу, круша все на своем пути:
— Эй ты, открывай ворота и пади ниц передо мной, великим Наполеоном, покоряющим царства, стирающим с лица земли границы, города и неприступные крепости.
Он подъезжал все ближе к городу, погруженный в свои думы, не слыша и не замечая ничего вокруг… Но вдруг очнулся, и грохот морских волн словно прорвался к нему, когда над головой просвистела стрела и его лошадь понесла. На миг он испытал чувство страха, изумления и ярости, но тут же натянул поводья, и атака возобновилась. Император поклялся, что ничтожный городишко поплатится за свою самонадеянность и безрассудство. К нему подъехали генералы его армии, с нетерпением ожидая, когда он выкрикнет: «Огонь… огонь… огонь…»
В то же мгновение ядра вырвались из пушек: одни из них упали в море, которое поглотило и погасило их, а другие обрушились на стены города, дома, городские площади…
Император взглянул в подзорную трубу на ворота города, надеясь, что в них появятся жители, ему казалось, что они уже поднимают белые флаги, и чудилось, будто он слышит их мольбу о пощаде. Взвилось облако дыма, оно заволокло небеса, окутало стены города и гладь моря. Император громко произнес:
— Акка умерла. Кончено.
И чтобы не оставалось сомнения в гибели города, крикнул:
— Огонь… пли!
Потом он обратился к своим офицерам:
— Довольно с него… Этот город обречен. Теперь он будет пылать до тех пор, пока не сгорит дотла.
И Император неожиданно разразился громким хохотом:
— Когда этот проклятый городишко обратится в пепел, море поглотит и его останки. Это будет поучительным примером. Мне покорятся и другие города. Ни один из них не посмеет оказать сопротивление.
Наполеон поднес к глазам подзорную трубу и стал вглядываться в даль. Но тут же в бессильной злобе резко отвел глаз, и подзорная труба едва не выпала из рук. Он обратился к офицерам своей грозной армии:
— Пожар уже погас… Огонь, огонь, пли… Я заставлю замолчать этот город, я разрушу его и займусь более важными делами, пушкам еще долго грохотать…
И с этими словами он выхватил из ножен саблю и, яростно круша ею воздух, закричал в сторону города:
— Вот тебе… получай!
А город по-прежнему стоял безразличный, сонный до тех пор, пока колонны солдат не подступили к его стенам, и тогда на них обрушился шквал огня, пик и стрел. Солдаты падали, лошади бились в конвульсиях, выбрасывая всадников из седла, и атакующие отступили… Однако из далеко снов раздался залп, и снова разгорелся пожар… Но очень скоро он опять погас. А Император вновь и вновь командовал:
— Огонь… огонь…
…Император поднял руку, приказывая прекратить огонь, и стал советоваться с офицерами. Конница и пехота под прикрытием пушечного огня двинулись с трех сторон на стены города. Пушечные залпы обрушивались лавиной, один за другим. Никогда прежде Акка не знала дня, подобного этому, но она знала, что ни за что не откроет ворота чужеземным завоевателям.
Ахмед Паша крикнул:
— Эй, горожане, мы должны выстоять… Я готов погибнуть вместе с вами. Нас окружает огонь.
Ахмед Паша спустился с крепостной стены, принес бадью и стал подавать воду вместе с женщинами и детьми, которые трудились не покладая рук, чтобы потушить пожар, в то время как защитники города с высоты крепостных стен сражались с армией Императора…
Она из женщин сказала, оборотясь к Ахмеду Паше:
— Смотри-ка, братец Ахмед, море – наш кормилец, дарует нам рыбу, а теперь еще даст и воду, чтобы мы могли затушить пожар.
Ахмед Паша ответил ей:
— Если Император и захватит наш город, что вряд ли случится, мы обратимся в рыб и рассеемся по всему морю, а потом возвратимся, опять отстроим наш город и возведем в нем башни еще выше и крепче прежних…
В подзорную трубу Император видел, как один за другим падают его солдаты, как трупы лошадей громоздятся словно груда скал, и встревожился. И хотя его солдаты продолжали доблестно сражаться, и несколько генералов предстали перед ним, пали ниц и принялись умолять его отвести войска, чтобы сохранить жизнь Императора во имя грядущих побед. Один из них сказал:
— Видно, этот город мечтает прославиться и войти в историю своей непокорностью Императору.
Император, его армия и генералы, утомленные нескончаемой битвой, пришли в замешательство от того, что бой с городом все еще продолжается. Один из генералов посоветовал Императору:
— Сир, а не завоевать ли нам соседние города, и тогда этот ничтожный городишко падает без особых усилий… Ведь в таком случае он не будет достоин даже того, чтобы мы потратили на разрушение его от ворот хотя бы мгновение.
Император обрадовался этим словам и бросил на город презрительный взгляд. Когда же на землю опустился вечер, он направился верхом к стенам города. Там снял свою знаменитую треуголку и зашвырнул ее через стену в город, где все еще полыхал огонь. А потом стал ощупывать пальцами камни и стены и с удивлением почувствовал, что они мягкие, как человеческая плоть. Это удивило его. При свете луны он вгляделся в камни, и ему почудилось, будто это человеческие лица – вот глаза, вот нос… Император вздрогнул. Он натянул поводья и пришпорил коня. Император отъезжал все дальше от стен города, но его не оставляло ощущение, что эти люди следят за ним и хотят схватить, а какой-то мальчишка уже поймал его треуголку за два острых угла, побежал с ней к морю, наполнил морской водой и принялся заливать огонь, который стал на глазах гаснуть.
Император отъезжал все дальше, дальше и дальше от города…
Акка. Пожар погас. Море по-прежнему рокочет у ее стен, и город живет прежней жизнью, а ворота его смотрят, как войска Императора уходят покорять новые города и новые страны.
Перевод с арабского О. Власовой
Из книги: Восточный альманах. Выпуск 16 (Заря надежды). Москва, «Художественная литература», 1988 – с. 117-121