На сегодняшний день словосочетание «арабы и море», как видно, никого уже не удивляет.
Возможно, это благодаря многочисленным экранизациям путешествий Синдбада-морехода.
А может быть, нынче народ так мало интересуется историей, что ни для кого не будет удивлением услышать про попытки воздухоплавания у древних Египтян и мореплавания у сынов аравийской пустыни…
Тем не менее, в конце минувшего столетия традиционная наука предпочитала оперировать клише. Собственно, если монголы — то дикие кочевники степи. Если арабы и берберы — то наездники на верблюдах, ютящиеся за барханами среди одиноких оазисов и миражей…
И очень немногие исследователи истории Востока обращали внимание что именно арабы с древнейших времён были связаны именно с побережьем Южных Морей. И не просто связаны, но активно их осваивали!
Как ни парадоксально, арабы (точнее, сабеи или арибу ассирийских источников) возникают в древних рукописях о море и морской торговле ещё во времена Ассирии, задолго до принятия ислама и даже задолго до христианства!
Торговые контакты древнеарабских государств со странами Ближнего Востока осуществлялись в основном по «Дороге благовоний», пересекавшей с юга на север весь Аравийский п-ов. Она начиналась в «Счастливой Аравии» и проходила в 150–200 км восточнее побережья Красного моря, параллельно ему, вдоль горного массива, вытянувшегося между 14 и 22° с. ш., со склонов которого стекали многочисленные вади.
Далее она шла по западной окраине пустыни Большой Нефуд и здесь разветвлялась: одна ветвь достигала Средиземного моря, а другая пересекала Сирийскую пустыню и выводила к среднему Евфрату.
Вероятно, купцы использовали и более тяжелый путь, проложенный первопроходцами-арабами в полосе 22–30° с. ш. через восточную окраину Большого Нефуда.
Около X в. до н. э., очевидно, через торговых посредников арабы узнали о стране золота Сасу.
Спустя какое-то время они стали торговать с нею «напрямую» и проложили к золотым приискам сравнительно короткую дорогу. Она начиналась от берега Аденского залива, шла через земли мелких племен по долине р. Аваш к ее истокам и далее к западной окраине открытого ими Эфиопского нагорья, у 9° с. ш.
В VIII в. до н. э. южные арабы в поисках торговых партнеров продвинулись от мыса Гвардафуй вдоль восточного побережья Африки до 7° ю.ш.
Они открыли более 2500 км в основном низменного, слабо изрезанного берега материка, о-ва Пемба и Занзибар и основали несколько торговых факторий для вывоза золота, слоновой кости и рабов.
Около V в. до н. э., перекрыв «Дорогу благовоний», Саба стала хозяином положения и подчинила себе других производителей благовонных смол.
Хадрамаут и Катабан вынуждены были налаживать морскую торговлю — от побережья Аденского залива вдоль южных берегов Аравии, через Персидский залив к устью Евфрата.
В V в. до н.э. Саба приступила к колонизации противолежащих берегов Африки между 38°30′ и 43° в.д.
Сабейские купцы и переселенцы основали здесь несколько пунктов и открыли впадину Афар — одно из самых жарких мест на Земле.
На Эфиопском нагорье, восточные склоны которого круто возвышаются над низменным побережьем, они заложили ряд центров, в том числе Аксум, ставший в I в. н.э. столицей одноименного царства.
Южноарабские переселенцы оказались «виновниками» зарождения своеобразной эфиопской цивилизации.
К этому времени сабейские купцы проложили в Сабу другой, дальний и трудный, но менее опасный путь.
Он начинался из Адулиса (современная Зула) на Красном море, шёл на юго-запад через Аксум к открытому ими озеру Тана, пересекал очень серьезную преграду — р. Аббай в самом южном участке её излучины и выходил в страну Сасу.
Обе эти дороги «маркируются»… бурдюками [68], используемыми и ныне в качестве переправы па главных реках и озерах страны.
Более того, индусы, едва воздвигнув свои раджийские царства, тоже принялись навещать соседей за морем весьма настойчиво.
Между прочим, названия Занзибар и Сокотра происходят из санскрита!
Древние мореплаватели ещё до нашей эры связали торговыми путями Сумарту и Мадагаскар.
Так что, когда в море вышли сасанидские персы, они и выбора-то не имели кроме как назвать всё это водное пространство именно Индийским морем.
В последние годы старого летосчисления многие аравийские купцы оседают в западной Суматре.
Стойкие очаги арабской оседлости на Цейлоне возникают в конце первого столетия н.э.
Китайский путешественник Фа Сянь говорит об аравийских купцах, прибывающих сюда морем, и на рубеже IV и V веков — таким образом, как и в западной части Индийского океана, ислам застал в «подветренных странах» к востоку от Индии прочно сложившиеся связи «торговых гостей» и переселенцев из Аравии с местным населением. Пришельцы обосновывались преимущественно на побережьях, постепенно беря в свои руки всю внешнюю торговлю.
Размножению и укрупнению арабских вкраплений на Цейлоне способствовали, с одной стороны, оживленные сношения с другими рынками, а с другой — обилие природных богатств на месте, доставившее острову еще в санскритской древности имя «Золотого» (suvarnadvipa, откуда индийское svarnadvip, арабское Сарандиб).
Через гавани Коломбо, Тутаджам, Гали (Галле) на западе и Мукатам, Рамана-кута, Тиркуна-малай (Тринкомали) на востоке Цейлона вывозились рубины, сапфиры, топазы, жемчуг и золото, бивни слонов и носорогов, панцири черепах, бамбук и бразильское дерево, алоэ, мускус, перец и корица, кокосовые орехи и целебные травы, шелк и чай.
Взамен торговцы западноазиатского происхождения ввозили на «Сарандиб» вина, рис и одежду, стальные изделия и малабарский корабельный лес.»
Автор обращает внимание, что ещё средневековые хронисты отмечали связь между названиями Кхмер, Кумр (Мадагаскар) и Камерун в Западной Африке. Теодор Адамович указывает, что это явное свидетельство миграции. И таковая имела место на рубеже эр. Он дал ей звучное определение «Великое Переселение народов Индийского океана». «Переселение, протекавшее по смыкающемуся кругу: восточная Индия — Малайский архипелаг (Индонезия) — Мадагаскар — Восточная Африка — Аден, естественно, шло водными путями…»
Но у арабов в те дни была своя проверенная акватория: Красное море и Персидский залив.
В Аравии исстари существовали на побережьях стоянки для кораблей.
Самые древние аравийские верфи располагались в Адене и Маскате, Хисн ал-Гурабе и ал-Мудже (Мохе).
Естественным порождением арабского мореплавания были судостроительные верфи, совмещавшие изготовление новых судов («маркаб») с починкой поврежденных.
«Документы классического Востока, отголосок исчезнувших царств древности, называют в той ранней поре пять аравийских гаваней, блистательным полукружием охватывающих юг полуострова: это Оммана (район Маската), Зуфар, Аден, Хисн ал-Гураб, ал-Муджа.
Они уже в ту далекую пору имели международное значение, хотя и ограниченное, другие же стоянки для судов, оставшиеся вне упоминания,— быть может, их было большинство — служили исключительно нуждам внутриарабской торговли, а иногда и просто вехами при местных каботажных переходах.
Если к приведенному списку добавить Джидду и Джар на западном побережье Аравии, то перед нами предстанут все основные морские центры полуострова уже накануне ислама.
Однако перечень причалов, интересующий нас, этим не исчерпывается, ибо постепенное, но неуклонно возраставшее продвижение аравийских купцов к внешним источникам сырья и рынкам сбыта издавна позволяло торговцам из Хиджаза, Йемена и Омана заполучить заморские стоянки для своих судов.
Ур, Гера, Урук в Персидском заливе,
отдельные пристани на Сокотре, Цейлоне, Суматре.
Ещё на заре ислама они обслуживали торговую деятельность западноазиатских купцов в Индийском океане. Количество верфей в мусульманское время увеличилось — суда стали строить и на берегах Персидского залива, который в столетия расцвета багдадского халифата был первым звеном международного торгового пути из Европы в Китай.»
Открытие муссонных ветров немало способствовало торговым сношениям по линии Восток-Запад.
Свидетельства говорят нам, что еще около 700 года до н.э. на участке африканского побережья между мысом Гвардафуй и Дар-эс-Саламом в нынешней Танзании появляются купцы из Аравии, прежде всего из ее юго-западной части. В крупных поселениях и в малозаметных поселках они основывают, одну за другой, точки «немого торга» с местными жителями: из-за отсутствия общепонятного языка для переговоров предложенный товар молчаливо обменивался на равноценный либо отвергался.
В начале VII века нашей эры историческая картина обогащается новым обстоятельством: бедуинские армии под знаменем ислама стали продвигаться за пределы Аравийского полуострова. Они завоевали Персию, Левант, Северную Африку, а за ней Испанию. Мусульманская держава подошла к берегам Аравийского и Средиземного морей.
По сути, Мусульманская империя вовсе не «Восток»!
Это типичное Средиземноморское образование.
Наследница первой медитерранской империи Александра, а затем — Рима.
Какое-то время Византия успешно с ней соперничала. Но внутренние распри в Константинополе ослабили империю до срока. Тогда как халифат раскинулся от Пиренеев до Гиндукуша и от Геркулесовых столпов до Аральского моря. От Каспия до Индийского океана!
Правда, торжество целостности в арабо-исламском мире тоже не было долгим — начиная с десятого века ожесточённая грызня между Омейядским, Фатимидским и Аббасидским халифатом, а вдовесок и приход сельджуков решительнейшим образом подорвали мусульманское единство. В том числе и морское.
Карта ибн Саида 13 века
Каковым же стало мореплавание в годы ислама?
Какие моря бороздили правоверные муслимы?
На самом деле, легендарное выражение «Семь морей» оправданно!
В описании Ахмада ал-Якуби (875 г.) путь в Китай лежит через море Фарса (Персидский залив), море Лара, море Харканда (Бенгальский залив), море Калабар (у Малакки), море Салахат, море Кундрандж, море Санха(Восточно-Китайское море).
Каждое из них отличается особым цветом, имеет свои направления ветра и своеобразную фауну. В названии Харканда, к слову, легко угадывается легендарная Голконда…
«К ногам аравийских завоевателей пали царственная Хира (столица лахмидских князей в Месопотамии), затем Убулла на Тигре, Сираф и Хурмуз в Персидском заливе,
Сидон и Тир на восточном берегу Средиземного моря, Александрия в Египте,
Сеута и Альмерия на дальнем западе (в районе Гибралтара),
богатые гавани Кипра и Крита, Мальты и Сицилии.
Имена этих морских центров были известны во всех концах древнего и раннесредневекового мира.
Уже тогда первые четыре из них славились своей торговлей с Индией и Китаем.
Названия портовых городов — «Тир» и «Сидон» — уводят нас к самобытному кругу жизни финикийской державы, когда оба порта служили широко распахнутыми воротами на запад: от их причалов отправлялись в дальний путь левантийские первостроители Карфагена, первооткрыватели «Столбов Мель-карта» — будущего Гибралтара — и гвинейского побережья.
Мысль об «Александрии» сразу восходит к образу венценосного грека, чьей волей основан этот город, и к плодоносной поре эллинизма, в которой каждый из перечисленных очагов морской культуры сыграл свою роль.
Мусульмане, овладев ими, поставили их на службу целям своей веры и личного обогащения.
Но при этом надо помнить и о золотых плодах арабской культуры, которая, вобрав в себя достижения всех народов халифата, ярко расцвела в городах мусульманской державы и вынесла свое влияние далеко за пределы этого государства.»
На самом деле, первые халифы, сподвижники Мухаммеда, и правда были сынами пустыни!
Море для них было враждебным препятствием. И только Му’авия ибн Абу Суфьян так не считал. Поставленный наместником Дамаска, он вдохнул морской воздух Леванта, он увидел этих людей, в чьих жилах текла кровь десятков поколений сирийских корабелов, и осознал что с христианами уместно воевать именно морем!
Только так можно противостоять Византии. Только так можно усмирить строптивых франков.
Потребовалось несколько сокрушительных поражений от греческих кораблей, чтобы халифат осознал эти идеи…
Два человека верховодят на Фатимидских судах — «му’аллим» и «нахуда»: Лоцман и Военный глава.
Хотя по чинам и понятиям в арабском мореходстве всё не так прямолинейно — тот же «нахуда» как правило, скорее шкипер, судовладелец — но это тема отдельной беседы…
Тем не менее, всё больше кораблей строилось. Всё больше гаваней открывалось.
Мекка, между прочим, располагалась именно на взморье! Аккурат возле древнего порта Джидда.
То, что важное значение водных связей осознавалось арабами все более отчетливо, хорошо видно и на примере Махдии.
«Этот «город Африка» средневековых европейских землеописателей, заложенный через полтора столетия после Багдада на восточном побережье Туниса, неподалеку от места, где когда-то стоял Карфаген, явился для своего времени живым памятником той исторически неизбежной поры, когда центробежные устремления, постепенно убыстряя свой ход, разрушают арабский халифат, простершийся было от Индии до Франции.
Уже на исходе первого десятилетия своего существования, в 921 году, Махдия стала столицей новой, североафриканской династии Фатимидов.
[…]
…овладение долиной Нила создало условия для закладки Большого Каира с его знаменитой гаванью Макс.
В 973 году, когда не минуло и пяти лет жизни Каира, туда из Махдии было перенесено местопребывание правящего дома и переведены государственные учреждения; благодаря этому к своей давней славе крупной пристани на пути верхнеегипетской хлебной торговли Макс добавил значение главной стоянки фатимидского военного флота, где кораблям в присутствии главы государства производились генеральные смотры перед каждым уходом на морские сражения и по возвращении оттуда.
«Склонившись главой» перед новой столицей, Махдия, однако, не померкла: ее большое место в политике Фатимидов подчеркивалось наличием дока на 300 кораблей, державших под наблюдением среднее и восточное Средиземноморье.
Туго натянутые цепи преграждали вход в гавань чужим судам и опускались перед своими.»
Среднеазиатский землепроходец XI века Насир-и-Хусрау упоминает о таком приспособлении, описывая крупный мусульманский порт Акку на восточном побережье Средиземного моря:
«Город окружен прочной каменной стеной, с южной и западной стороны омывается морем. На южной стороне лежит и гавань. Большая часть прибрежных городов имеет гавань, которая устраивается для охраны судов. Это нечто вроде конюшни, задняя стена которой прилегает к кремлю, а две другие вдаются в море. Вход в нее шириной около 50 гезов (= 37,5 метра), и стены там нет, протянуты только цепи от одной стены к другой. Когда хотят впустить в гавань корабль, цепи ослабляют так, что они опускаются под воду и корабль проходит по воде над ними. Затем цепи опять поднимают, чтобы никто чужой не мог напасть на корабли…» (Перевод Е. Э. Бертельса.)
«Другие города, построенные арабами у моря, в сравнении с Басрой, Багдадом и Махдией имели меньшее значение и могут быть названы лишь для того, чтобы вновь напомнить о широком размахе арабского мореплавания.
Таковы, например, Мансура, крайняя прибрежная точка на востоке халифата,
неподалеку от доисламского Дайбула в устье Инда, завоеванного мусульманами в 712 году;
Кулзум при выходе нильского канала в Красное море, процветавший в первых десятилетиях раннего ислама, когда через его порт шли перевозки египетского хлеба в Аравию, потом угасший;
Хандак (нынешняя Кандия или Кания) на Крите, основанный в 825 году изгнанниками из арабской Испании.
Несомненно, что новые опорные точки возникали и на крайних западных побережьях мусульманского мира, откуда начинался великий торговый путь на Восток.
Простиравшийся вдоль всего мира, известного раннему средневековью, от Гвинеи до Кореи, он становился полнокровным на Балеарских островах, где североафриканские арабы продавали еврейским купцам золото, приобретенное у гвинейских племен.
Драгоценный товар — конечно, с большой наценкой — перепродавался европейским потребителям, и крупная прибыль позволяла снаряжать суда за многообразными дарами восточных земель.
В одиночку и вереницами парусники уходили к водам Восточного Средиземноморья, откуда направление раздваивалось: одни из прибывших устремлялись к Антиохии (нынешней Антакье в Турции), и оттуда по Евфрату спускались к Багдаду; другие шли к Александрии, рассчитывая через Суэцкий перешеек выйти в Красное море и добраться до Адена.»
Карта мира Аль-Квазвини (1032 год)
Восточная Африка входила в интересы аравийских выходцев издревле. Туда ходили корабли столь же регулярно, как и в Бахрейн за жемчугом. В средневековой арабской письменности довольно часто встречалось сочетание слов «золотая Софала». Так называли ближневосточные купцы и мореходы один из восточноафриканских портов, чтобы отличить его от знаменитой индийской Супараги, по созвучию получившей имя «Софалы индов». К Софале прилегал обширный район золотодобычи, благодаря чему скромный порт в Мозамбике стал главным среди всех центров арабской морской торговли в Восточной Африке…
«Об одном из таких центров, Могадишо, составитель географического словаря Якут (1179—1229) говорит, что населяют его чистокровные арабы, «избравшие этот край для жительства». Они образуют племена во главе с вождями, совет которых правит городом. Для нас это известие важно потому, что оно показывает, насколько глубоко внедрились пришельцы в африканскую действительность на рубеже XII и XIII веков, если не гораздо раньше.
Картина, встающая перед нами, получает еще большую достоверность и дополнительные краски на примере Бараны и Кильвы.
В первом случае уточняется область аравийского мира, откуда хлынул очередной поток переселенцев,— Бараву построили арабы Бахрейна, сделавшие новое свое местожительство убежищем для земляков в последующее время.
Что касается Кильвы, то здесь налицо три ценных свидетельства:
во-первых, год ее постройки арабами — 975, что дает общее представление о времени плотного заселения восточноафриканского побережья выходцами из Юго-Западной Азии;
во-вторых, узкая религиозная принадлежность новопоселенцев:
они — сунниты, и это наводит на определенные размышления: если самым последовательным ревнителям культа пророка судьба указала покинуть пределы основанного им государства, не значит ли это, что судьба мусульманства оказалась в руках больших или меньших отступников от догм ислама?
Тогда многое в халифате, в том числе историю его падения, можно понять лучше, чем до сих пор, да и не только лишь в халифате и не только в его времени. Однако, может быть, эти неокильванцы переплыли неверную морскую ширь добровольно, ища свободы не душе, а низменным страстям?
Но вот перед нами третье свидетельство — роль переселенцев из Шираза в дальнейшем возвышении Кильвы. Они деятельно участвуют в осуществлении замыслов первостроителей будущей столицы арабской Восточной Африки, им принадлежат многие новые начинания.
Между тем известно, что эти иранцы бежали от религиозных преследований.
Имея в виду все только что сказанное, всего естественнее думать, что и они — сунниты, оставившие шиитский Иран. Во всяком случае не шииты: эти не стали бы сотрудничать со своими вечными врагами.
Если, таким образом, арабы и ширазцы в Кильве были объединены враждой к шиизму и общими градостроительными трудами, то возможно считать, что такая связь начиналась в общей участи изгнанников.»
от южного края Аденского залива до 10° с.ш. лежала «земля водохранилищ»,
от 10 до 3° с.ш. — «земля неарабов»,
от 3° с.ш. до 3° ю.ш. — «земля зинджев» («черных», «негров»),
от 3 до 8° ю.ш. — «земля побережий» (по-арабски «барр ас-савахиль», откуда название языка суахили),
от 8 до 11° ю. ш. — «ар-рим» (от бантуитского «мрима» — горная страна),
вдоль Мозамбикского пролива — «земля прибрежья».
Этот перечень исключает африканское Красноморье как величину давно данную и известную.
По следам моряков Хадрамаута и Омана в Индоокеанскую Африку пришли моряки западной Аравии:
Сокотра с грядой мелких островков послужили естественным — как позже Антильский и Багамский архипелаги для Европы — мостом к материку.
Арабские кормчие избегали пользоваться центральными участками Красного моря, Аденского и Персидского заливов из-за нередких случаев пиратства; они вели суда в виду берега.
Такая мера имела свои преимущества — она давала возможность быстро пристать в нужном месте для устранения возникшей течи или для пополнения запасов пищи и пресной воды.
Но неотступным призраком сопровождала мореходов грозная опасность — разбить парусник о подводные камни или посадить его на мель.
«Не приближайтесь к берегу… выходите в открытое море; там вы… окажетесь под защитой волн».
Имеются в виду крупные волны глубоководья: во всех своих руководствах прославленный «лев моря» настойчиво и последовательно учит отличать «ма’абъяд» — белую воду от «ма’ахдар» — зеленой воды, иначе говоря, приподнятые участки морского дна от опущенных.
Сказанное позволяет лучше понять, почему южноаравийские гавани к востоку от Адена — Ахвар (Хавра), Зуфар, Фартак, а также расположенные на островах Курия-Мурия и Масира — даже при изменениях маршрутов движения грузовых кораблей никогда не теряли своего значения окончательно, не исчезали их названия со страниц арабских лоций, тем более что эти гавани служили местом продажи корабельных снастей и съестных припасов заходящим в них судам.
Давно, задолго даже до раннего халифата, отшумела слава античной Музы — ал-Муджи на аравийском берегу против Сокотры.
«Торговый порт Муза полон арабскими капитанами и матросами, которые занимаются торговыми сделками. Они участвуют в торговле с Эритреей и Сомали в Африке и Бхарукаччей в Индии на собственных судах».
Эти слова египетского купца — он-то знал, о чем писал,— создавшего в первом столетии н. э.
«Перипл Эритрейского моря», остаются вечным памятником городу, который вместе с Аденом, Хисн ал-Гурабом и Маскатом явился родиной аравийского судостроения и одним из первых очагов заморской торговли.
Несколько позже место ал-Муджи в международных связях занял «блаженный остров» Сокотра: здесь окончательно развязывались пути на юг и восток.
Откровения позднего Мухаммеда, быстро входившего в силу, устремили инакомыслящих из Хиджаза — колыбели мусульманства — к противоположному берегу Красного моря, главным образом в Эфиопию.
Вслед за падением Али ибн Абу Талиба и возникновением шиизма как отдельного течения толпы членов этой секты, подвергаясь серьезным преследованиям, уходят из халифата уже не в ближайшие, а в дальние страны — кое-кто добирается до Китая и Кореи.
При Аббасидах, вытесняемые с гражданских должностей персами, а с военных — тюрками и берберами, вчерашние победители — арабы — покидают казенную службу и во многих случаях обращаются к заморской торговле — примечательное событие, говорящее о необратимом росте психологического сопротивления побежденных.
Тогда-то и сходят один за другим с купеческих судов на африканский берег «гости-промыслители» из аравийского заморья, сникшие, но не павшие люди, решившие дописать книгу своей жизни на чужой, но отдаленной от суеты столиц и благодатной земле.
Если к ним добавить выходцев из оманского племени Азд и персов из Шираза в Персидском заливе, то состав западноазиатской колонии в индоокеанской Африке (с учетом названных раньше первопроходцев в лице их потомков) на этом замкнется.
«Аздиты интересны для нас тем, что, унаследовав судостроительный и мореходный опыт своих предков — корабельщиков на вавилонской службе, они осуществляли постоянную морскую связь области своего проживания на африканском берегу с правившим ею Оманом. Вместе с тем и, конечно, в связи со своим занятием они — основные деятели всего арабо-африканского судоходства в мусульманское время.
Именно этих бронзовокожих южан с обветренными лицами и раскачивающейся походкой потомственных морепроходцев гораздо чаще, нежели других аравитян, можно было видеть в качестве кормчих и владельцев судов, спешивших от Африки к Оману, Сирафу, Багдаду и обратно.
Западная Аравия, чье значение в торговых делах государства халифов после перевода столицы из Медины и особенно в золотые века аббасидского Багдада (IX — X вв.) отошло на второе место, не принимала столь близкого участия в сношениях с Африкой, тем более что выходцы из Неджда, Хиджаза, Йемена и красноморских островов не столько вывозили из «черного материка», сколько осваивали его богатства в точках своей оседлости.
Лишь в пору агонии халифата и уже накануне европейскою вторжения в индоокеанский мир наблюдается заметное повышение удельного веса Аравийского полуострова в мусульманской торговле с Востоком и Западом, но это последняя и скоротечная вспышка.»
Источники:
* Шумовский Т.А. «По следам Синдбада Морехода: Океанская Аравия» (М.: Мысль, 1986. — 141 с.) djvu
* Шумовский Т.А. «Арабы и море (По страницам рукописей и книг)» (М.: Наука, 1964. – 193 с.) djvu
* Шумовский Т.А. «Последний „лев арабских морей“: Жизнь арабского мореплавателя и поэта Ахмада
ибн Маджида, наставника Васко да Гамы». (СПб, изд-тво СПбГУ. 1999. — 211 с.)
